В бухте Бы-дзы-во на побережье Ляодунского полуострова 15 мая 1904 года три десятка забайкальских казаков остановили высадку тридцатитысячной японской армии, нацеленной на Порт-Артур. Японцы под командованием генерала Оку совсем не ожидали встретиться с русскими, рассчитывая на внезапность десанта. Но в прицелах корабельных орудий мелькнули мохнатые папахи 1-го Верхне-Удинского полка Забайкальского казачьего войска. Генерал приказал отвести корабли с войсками обратно в море. Японцам понадобилось время, чтобы понять – на берегу только горсточка казаков.
Первые выстрелы по наступающему врагу в начинающейся битве за Порт-Артур сделал из винтовки казак первого года службы, вчерашний рабочий второго участка пути Забайкальской железной дороги Алексей Апрелков.
Для многих стук вагонных колес на рельсовых стыках – лишь надоедливый шум. А для молодого станичника из поселка Галкинского он превратился в ходики собственной судьбы, заведенные раз и навсегда. Рельсы демидовского завода надвое рассекли его родной поселок на исходе XIX века. Зажиточные казаки в поселковом правлении громко спорили тогда о недопустимости отвода казачьих земель под железнодорожное полотно, но отец Алексея писарь Трофим, казак грамотный и бывалый, сразу сказал:
– Давай-ка, Леха, дуй на «железку» – там сподручнее будет на обмундировку себе заработать.
– Батя, атаман намедни говорил, что нам, казакам, эта «железка» – раздор и беда. Лучшие земли забирает, да и со всякой шпаной, рабочими, нам, казакам, не по пути...
– Нам, казакам! – передразнил сына Трофим. – Чьи земли возле самого Галкинского, а? Атамана да подходящих людей, у кого брюхо толстое. А мы с тобой где сено косим? У черта на куличках! Ты вон на брата глянь, сколько на атаманова свата спину гнул, а что заработал? – И уж тоном приказа: – Завтра в контору к десятнику, землю будешь возить для дороги. Я уже договорился.
В казачьих семьях отцу не перечат. Да и отец Алексея знал, что говорил, – он единственный из станицы участвовал в турецкой войне 1878 года, освобождал болгар, повидал Европу. Повиновался казак отцу – и не пожалел.
Начинал Алексей возчиком грунта, а когда на свежее полотно легли шпалы и рельсы, подался в ремонтные рабочие, как тогда звали путейцев. Весть о вероломном нападении Японии на Россию в январе 1904 года застала его уже старшим рабочим (по современному – монтер пути 5-го разряда) на Подниткуйском околотке. Вздохнув, сдал Алексей мастеру свою номерную бляху, без которой к работе не допускали, поправил напоследок ремень, на пряжке которого под двуглавым орлом скрестились топор и якорь над буквами «Збк.ж.д.». Чокнулся напоследок с путейцами кружкой с разведенным китайским спиртом – ханьшином, пообещал никого не забыть и вернуться.
Станичный атаман, еще вчера ругавший Алексея за неуважение к казачьему званию и терпевший путейскую бляху только ради его отца, удивился добровольцу и, щадя молодость парня, решил отправить его в Читу учиться на писаря при штабе. Алексей рассудил иначе и выбрал строевой полк.
После первой перемены в жизни события, нередко и чрезвычайные, пошли чередой.
...В ушах явственно звучал полузабытый и такой родной стук вагонных колес. В медленно проясняющемся сознании вспыхивали яркие звезды на черном небе, а с ними в унисон пульсировала боль в висках. Алексей с трудом выбрался из-под убитого коня и направился прочь от снарядной воронки, едва не ставшей для него роковой.
Казак нащупал за отворотом шинели пакет с донесением и пополз к своим в сторону горы Высокой, за которой вот уже несколько суток не стихало сражение. Высокая была ключом ко всей обороне Порт-Артура. Тяжело раненного Алексея подобрали матросы десантной роты, спешившие на выручку защитникам города.
После кровопролитных боев Порт-Артур все же сдали, а впереди было еще немало дел.
Дорогу к Владивостоку, поднявшему красный флаг, преградила баррикада, сложенная из шпал прямо на рельсах. Сквозь баррикаду просматривались головы в шапках и черных железнодорожных фуражках. Увидев это, Апрелков дерзнул обратиться к начальнику казачьей бригады генерал-майору Мищенко:
– Ваше превосходительство! Дозвольте к бунтовщикам съездить, авось удастся их уговорить, чтобы нас пропустили.
Герой только что отгремевшей войны, любимец казаков, генерал Мищенко, которому сам император приказал подавить бунт во Владивостоке, оценивающе взглянул на нижнего чина:
– Какой части?
– Первого Верхнеудинского, четвертой сотни казак Апрелков, – отчеканил Алексей, держа руку у папахи.
– Артурец?
– Так точно!
– И как же ты думаешь уговорить их?
– Попробую, ваше превосходительство, может, удастся...
У баррикады Алексея остановил грозный окрик:
– Стой, казара, а то пулю получишь, царский холуй!
Иного приема Алексей и не ждал. Еще по приезде из Порт-Артура видел он, как накалялся Владивосток, как разжиревшие тыловые «благородия» прямо на улице лупили нижних чинов, какие бешеные цены были на хлеб у довольных спекулянтов... Но сейчас он смотрел на баррикаду, и казалось, что за ней находятся те, с кем на родном околотке он прошел многие версты.
– А не найдется ли у вас молотка путейского да костыля? – спросил Алексей.
Вопрос озадачил восставших.
Один пожилой путеец когда-то научил его почти цирковой рабочей хитрости. Положил Алексей костыль на железо молотка, резко описал им в воздухе круг и наживил костыль одной рукой в шпалу. Три удара – и костыль по шляпу загнан в дерево.
– Ты что, станичник, на путях работал? – в вопросе уже не было злобы, только удивление.
– Вот так, братцы, и с вами поступят, ежели до стрельбы дойдет, – ответил Алексей. – Я сюда к вам один приехал и без оружия, потому как сам четыре года в железнодорожниках проходил. Японской крови довелось немало, паря, пролить, а русскую не хотелось бы. За мной генерал Мищенко с нашей Забайкальской бригадой. Неужели не слышали про таких?
Разговор получился долгим. Но восставшие все-таки разобрали завал, и казаки благополучно проехали. Боевой генерал Мищенко слово сдержал – никого из железнодорожников, солдат и матросов казаки не арестовали. А вот начальника станции и офицера-коменданта запихнули в арестантский фургон.
Генерал запомнил Алексея и вскоре на его груди появилась медаль «За усердие». Ею он гордился не меньше, чем Георгиевскими крестами и медалями, заслуженными на поле боя.
Дальнейшая воинская служба увела Апрелкова в степи Монголии, где сотня верхнеудинцев охраняла российского посланника в Урге, нынешнем Улан-Баторе. После возвращения оттуда Алексея Трофимовича избрали председателем сельсовета. А в 1930 году захотели переизбрать на новый срок. Он поблагодарил односельчан за честь и отказался.
– Соседи все удивлялись, – рассказывает его сын Андрей Алексеевич, – что отец оставил свой пост и пошел путейцем на железную дорогу. Мало того, и нас, детей, на стальную колею направил. Учил: держитесь железной дороги, она при любой власти будет и вам пропасть не даст. Так оно и вышло.
Если сегодня сложить трудовой стаж всей семьи Апрелковых, два столетия получится.