Наталья Шаповалова
Весенние обряды и обрядовый фольклор старообрядцев Забайкалья
(Вербное воскресенье, Чистый четверг, Пасха)
Монография Фирса Федосовича Болонева – это самый полный и на данный момент пока единственный труд по народному календарю старообрядцев, вот уже почти тридцать лет «Народный календарь семейских» читается, изучается и цитируется. Мы же пытаемся проанализировать современное состояние календарно-обрядового фольклора, проследить процессы бытования – будь то угасание или возрождение традиции. Весенний обрядовый цикл представлен у старообрядцев Забайкалья несколькими важными датами календаря, в этой статье мы рассматриваем праздники, связанные с периодом Великого поста, завершающиеся кульминацией возрождения и воскрешения природы и духа - Пасхой.
Вербное воскресенье - один из почитаемых праздников у семейских. В основном, с ним связаны различные обрядовые действа. А так как праздник - христианский, то чаще всего ритуалы сопровождались фидеистическими жанрами - молитвами, иногда присловьями, построенными как обращение к божественной силе. Обычай ходить с вербой в церковь для того, чтобы ее освятить, являлся ядром праздника. Освященная верба использовалась при лечении (людей и животных) в течение года, в Тарбагатайском районе в некоторых селах вербные почки смешивали с семенами.
Фидеистические жанры, а также обрядовые действа в настоящее время входят в канву устных рассказов о данном празднике, и чаще всего совершение обрядов – это не реалии сегодняшнего дня, а воспоминания старшего поколения «о том, как было». Но есть все же семьи, в которых чтут традиционный уклад и продолжают соблюдать обряды, посвященные вербному воскресенью.
Желание наделить магической силой первого расцветшего дерева землю наблюдается в следующем обряде, бытовавшем у всех восточных славян, характерном и для семейских. Нам его описала Ковалева Анна Филипповна, но, кроме того, в повествовании этой прекрасной рассказчицы и гостеприимной хозяйки звучит и характеристика современного состояния земледельческого хозяйства: «Ну, раньше вербу рвали. Нарвут вербу и несли в церкву и там благословляли, давали по пучку. А потом, когда станут пахать хлебушка, несли на первую борозду эту вербу. И будто как сыпали по полю: «Зароди, Господи, на всякую долю, чтоб жучку, паучку - всем хватало». Ну там, конечно, они читают, старики, молитву какую-то. А таперь-то только вино. Вот за то хлеб-то и растет с вином. <…> Борозда хлебушка, борозда пустая. Борозда хлебушка, борозда пустая. От чо! Это вино. Эту-то пропили, а это по три волоса на кучке <…>» (зап. от Ковалевой А.Ф., 1928 г. р. в с. Большой Куналей Тарбагатайского района).
Присловье, которым сопровождается обряд, построено по схеме обращения-заклинания и, как в большинстве вербальных структур, исполняющихся в момент ритуала, в тексте присутствует два мировоззренческих пласта - христианский (воззвание к Господу) и языческий (персонажи заговорных текстов - «жучки, паучки»). Сжатость вербального компонента - своеобразный закон, по которому ритуальные тексты «лишаются типовых начала и конца» [3, 66], - «обеспечивает» реализацию действий, заложенных в присловье.
После Вербного воскресенья на Страстной неделе в Чистый четверг перед Пасхой совершались различные, в большей мере очистительные, обряды. У семейских в этот день чистили и мыли дома. Все, что находилось внутри и снаружи, должно было заблистать чистотой («Щепку и ту надо вымыть» (зап. в с. Тарбагатай Тарбагатайского района от Ефимовой У.В., 1936 г.р.). При этом выделяется особое отношение к воде, которой мыли иконы: «Чистый чатверьг и богá это у нас, божницы мы чистили, усе, усе я делала. Уж моя обязанность - богá мыть. Чтобы капнуть на пол - нельзя! Куда-то в угол (на двор - Н.М.) уняси эту ваду с икон - вот чистота была божья» (зап. от Терековой У.П., уроженки с. Никольское Мухоршибирского района). В с. Хасурта Хоринского района считается, что воду, которой мыли иконы, нужно обязательно вылить в печку. А причина, по которой и капля воды с икон не дожна упасть на пол, объясняется так: «Пол есть пол. Раньше кастрюли не ставили на пол, воду - ведро. Женщина подолом не должна. Ниже женских органов ничо не должно стоять. <…> И чтоб подолом не трусила, это у нас вообще грех был. Вот, чтобы выше - все на лавках, все на скамейках, все на стульях, столах <…>» (зап. от Иванова В.Ф., 1966 г. р.).
Обычай мыть дома, приводить в надлежащий вид всё хозяйство не затухал, так как считался безобидным с точки зрения атеистического прошлого, загубившего наилучшие традиции русского народа. Хотя изначально этот ритуал имел более глубинный смысл, чем может показаться на первый взгляд, – очищение души, которое не мыслимо без очищения плоти и окружающего пространства.
Обязательным действом было приготовление четверговой соли. Выделяется несколько способов - обжаривание в печи, на сковороде, часто соль просто помещают на ночь под иконы, а Ф.Ф. Болонев упоминает о том, как раньше соль под Чистый четверг ставили на столбы ограды [1, 127]. Четверговая соль применяется в течение года в различных целях, с ее помощью лечат людей, скотину: «Используют вот, когда телята рóдятся - посыпають, поросеночка купишь - посыпають, в пойло сыпють. Когда воду наговаривают от сглаза, сыпють эту соль. Младенец вот родился, тоже, говорят, хорошо его солью маленько, не то что посыпать, а вот поить» (зап. в с. Тарбагатай Тарбагатайского района от Ефимовой У.В., 1936 г. р.). Добавляя в «пойло» соль, читали «Отчу». Сила фидеистического слова усиливала воздействие и способствовала изгнанию болезни.
Иногда четверговую соль использовали для изготовления так называемой «божьей» сметаны. Вот как о приготовлениях Чистого четверга повествует Терекова Улита Парамоновна: «Чистый чатверьг яйца красють. Это перед Паской. Яйцо в чатверьг. Это мы тяперь не соблюдаем, а раньше соблюдали. Чистый чатверьг и богá, это у нас, божницы мы чистили, усе-усе я делала. Уж моя обязанность богá мыть. Чтобы капнуть на пол - нельзя! Куда-то в угол уняси эту ваду с икон вот чистота была божья. Чистый чатверьг - соличку жарили. Перед печкой. Вот печка топится. Потом крынки мы же становили. У нас сепарата не было. Крынки кругом вымоем и кругом этой солечкой оботрем. Она красная, зажарится, и в печку, лопаткой и в печку. Они там зажарятся. Сметана вот так была. Крынки с глины были. Мы набрали пятьдесят штук, у нас пять коров доилось. Подоим и в эту крынку. Помажем солечкой. Потому что сметана эта божья. Зажаренная в Чистый чатверьг эта соль. Вот и считали сметану божьей» (зап. от Терековой У.П., уроженки с. Никольское Мухоршибирского района).
Некоторые хозяйки до сих пор готовят и пользуются четверговой солью в повседневной жизни: «Насыпешь. И поставлю на буфет, прикрою. И потом вот пользуйся. Потом хоть куда. Хлеб стряпаешь, соли. Или там кого помыть, бросишь пальцами три раза, да и помой» (зап. в с. Хасурта от Филиповой П.А., 1929 г. р.).
Хлопоты, связанные с Пасхой, - приготовление пасхальных блюд и крашение яиц - чаще всего приходились на этот день недели, хотя встречаются мнения, что обрядовая еда (для Пасхи) готовилась в субботу, но, скорее всего, это более позднее влияние (как говорят сами семейские, «за неимением времени» с четверга многие теперь переносят подобные дела на субботу).
Интересен обычай, который в некоторых селах является неотъемлемой частью обрядовых действ. Цитируемый отрывок записан в селе Хасурта Хоринского района: «В четверг перед Паской обязательно кого-нибудь зарезать надо, заколоть. Окровянить Чистый четверг. <…> Петуха или поросенка» (зап. от Иванова В.Ф., 1966 г.р.). Данные действа объясняются тем, что «на Паску не бьют, кровь не пускают - нельзя» (зап. в с. Хасурта от Филиповой П.А., 1929 г.р.).
В настоящее время наблюдается тенденция подвижности фольклорного материала, не только песенного, который «кочует» из праздника в праздник, но и прозаического, поэтому повествования о том, как проходила, например, Пасха, можно услышать не только на пасхальной неделе, но и на протяжении целого года. А песни, которые раньше исполнялись, например, только на Троицу, можно услышать за застольем в любое время года.
Светлая Пасха - день воскресения Бога. В устные рассказы о пасхальных празднествах вплетаются библейские сюжеты, переосмысленные и по-своему истолкованные. В тексте, записанном от Терековой Улиты Парамоновны (уроженки с. Никольское Мухоршибирского р-на), помимо описания праздничного действа, воссоздается процесс воскресения Иисуса Христа: «Под Паску шибко уж мы ходили. Все дявчонки, о-ой! Бумажку завяжешь. Делали из кардона бумажку, как корона. В атлас заввернешь, у меня был атлас тоненький, завернешь и так. Старушки, конечно, по-своёму, кичечки у них были. Вот сейчас умирать даже, старушке кичечку шьють. Ну, нарядные, манисты на них. Под Паску больше собирались. Христос воскрес. Верили, что он воскрес. А понятно, он воскрес. Голову отсёкли, петух как, пусть-ка, говорит, он запоеть. А он, говорит, запел без головы. А кто его казнил, этого Иисуса Христа, вот там же вот есть крест вот такой, гвоздями забивали. И он воскресал. А кто это? Это - Бог , он невидимец был - Бог. Яво в могилу забили, в этой в гроб и в могилу. Могилу раскрыл, вытащил. В бочку забивали, вытащили. В эту печку забросили, хотели спалить, тожа он воскрес. А били вот так, руки все в крови, всё били. В могилу зарыли, всё в гроб, и в могилу, как уж неживого, он - воскресал. «И», - говорит: «Я теперь с вами». Это Бог всё. Он сын Божий. А Бог невидимец был, яво не видали. Кто, говорит, ему помогаеть. Эта хто их казнил-та. Дак они все погибли после. Господь их усех наказал. Я вот и молюсь сейчас, у мине икона».
В рассказе о Пасхе переосмысленный библейский сюжет занимает доминирующее положение. В повествовании просматривается постоянное противостояние добра и зла, на каждом витке повторяется тема: уничтожение - воскресение. Бог олицетворяет справедливость - он помогает и спасает невинных, а божественное наказание неминуемо настигает тех, кто несет в мир зло: «Да они все погибли после. Господь их усех наказал». Как итог и в то же время наставление в заключении звучит фраза: «Я вот и молюсь сейчас, у мине икона». Подобная назидательность (иногда скрытая), когда целенаправленно проводится мысль о том, что молитва (божье слово) должно присутствовать в жизни каждого человека, характерная черта старообрядческих фольклорных произведений, взрощенных некогда на глубоких религиозно-нравственных принципах.
Пасхальные праздники характеризуются тем, что слово, включенное в ритуал, еще не утратило магическую функцию и большинство жанров, используемых в пасхальном репертуаре, имеет черты фидеистического общения, когда «адресат речи - это не собеседник (грамматическое 2-е лицо), а неодушевленное или неведомое «3-е лицо», возможно, высшая сила» [2, 41]. В вербальных компонентах пасхальных ритуалов это неведомое лицо, или высшая сила, концентрируется в разноуровневых культах - языческом (предки - усопшие, домовой, дворовой) и христианском (Господь Бог) - и проявляется в виде тех или иных образов в различных жанрах - присловьях, заговорах, голошениях, молитвах.
В Тарбагатайском, Мухоршибирском, Хоринском районах сохранился обряд пасхального кормления домового и дворового - обрядовые тарочки (булочки), оскребушки (скатанные остатки теста) оставляли во дворе (на стайках, на амбарах, под сарайчиком и даже на уличных столбах), в доме (в углах, около печи, чаще в подполье). В некоторых селах, например в Куготах, «пищу» для домового и дворового называли мякушками (об этом упоминает Т.С. Стрельникова в статье «Пасха в старообрядческой деревне» [5]).
Раскладывая тарочки и мякушки, ни одна женщина (а данный обряд был женской обязанностью) не обходилась без вербального сопровождения собственных действий. В присловьях (во время своеобразного общения - задабривания предков) «хозяина» (домового, дворового), иногда «хозяйку», поздравляют с праздником, просят благополучия и выражают благодарность за сохранность хозяйства - эта тема является доминирующей. Но устойчивы только тема присловий, персонаж, к которому обращаются, и некоторые клишированные формулы, а в тексты в основном имеют импровизационный характер. В разные экспедиционные сроки (за последние годы) нам удалось не один раз зафиксировать описание ритуального кормления домового и дворового от одной и той же рассказчицы. В результате сопоставления текстов становится понятно, что вербальная структура может видоизменяться под воздействием каких-либо внешних обстоятельств, то, что тревожит человека в этот момент и от чего хочется оградиться - закладывается в текст. Ефимова Устинья Вавиловна, воспроизводя текст через несколько месяцев после того, как мы записали от нее подобный ритуал, начала рассказ с того, как однажды ее пугал домовой, и после этого случая в повествовании о пасхальном обращении к домовому появляются следующие слова: «меня не пугайте». В нескольких присловьях, зафиксированных в это посещение, ощущается особая эмоциональность, а также ориентированность текста прежде всего на собственную безопасность («Хозяин с Хозяюшкой, меня сохраните, спасите!») и сохранность хозяйства («Хозяин с Хозяюшкой, вот вам гостинцы, сохраните мое хозяйство!»).
Кроме «кормления» домашних предков, самым важным пасхальным ритуалом у семейских было и остается до сих пор посещение кладбищ и «кормление» усопших родителей. Считается, что предки «ожидают» приношений, чтобы «принять» участие в общей трапезе: «А у нас так положено. Потому что покойник ждет разговеться яичко» (зап. в с. Тарбагатай Тарбагатайского района от Ефимовой У.В., 1936 г. р.). Приходя на кладбище, сначала с поздравлениями обращались к усопшим: «С праздником поздравляешь: «С праздником тебя мама! С праздником тебя, Евстафий!». Имя поминаешь. <…> Вот к кресту я помолюсь подхожу, допустим: “Христос воскресь, мама! Тебе яичко”. Закопаю. Поплачу постою, немножко поголошу: “Нас не встречаешь. Собрались мы к тебе все”. <…> » (зап. от Ефимовой У.В., 1936 г. р.).
Но довольно часто рассказчики сообщали нам о том, что у семейских не принято было ходить на кладбище, чтобы не тревожить покойников, об этом же пишет и Т.С. Стрельникова, описывая пасхальные ритуалы старообрядческого села Куготы [5]. Возможно, разграничение поминальных обычаев идет на внутриконфессиональном уровне. Последователи «темной веры» в селе Большой Куналей стараются и сейчас придерживаться заведенных правил и не посещают «могилки», а семейские поповского согласия поминают покойников и на кладбище.
Мы уже упоминали об особом отношении к атрибуту весенне-летней обрядности - яйцу. Но, кроме того, что им разговлялись в пасхальное воскресенье, «кормили» усопших предков, применяли в заговорной практике (на Благовещенье), яйцо использовалось в детских забавах. Например, широко распространен обычай катания яиц с гор: «Пясок. На гору заберемся, да канавочки делаем. Пустим, там один за одним и сломаются. Съешь, нету, опять нету, опять домой идешь, бярешь» (зап. в с. Тарбагатай Тарбагатайского района от Степанова К.П., 1934 г. р.). Исследователи полагают, что возник этот обычай как магический акт, и что жизненная сила яйца должна была передаться пробуждающейся земле [4, 131].
Яичная скорлупа, смешанная с семенным зерном или картофелем, способствовала хорошему урожаю: «Обычай такой был. Вот первое яичко, если чистишь крашеное на Паску, то у зерно сыпали. В зерно его бросали, чтобы сеяли. Урожай был» (зап. в с. Хасурта Хоринского района от Филиповой П.А., 1929 г. р.). То, что с яйцом (скорлупой) передавалось не только плодородие, но и плодовитость, свидетельствует факт, что принято было кормить куриц «крашеной шелухой».
С пасхальным символом связано множество обрядов и поверий, считалось, что освященным яйцом можно потушить пожар. Также нам не раз приходилось слышать о том, что, лежащее целый год на божничке, к Пасхе яйцо наливалось силой и становилось свежим, в этом поверье заложено народное понимание пасхального атрибута как символа бесконечно возрождающейся жизни.
Пасхальными яйцами расплачивались с теми, кто сооружал качели - самое популярное весеннее развлечение молодежи - они обязательно возводились в каждом селе: «На Пасху надобно качели делать. «Давай-ка, ребята, делать качелю!», - вот они, девки. Качаться. Яички таскали. Принесет, пока не накачается - следующая пара» (зап. в с. Тарбагатай Тарбагатайского района от Степанова К.П., 1934 г. р.). В.К. Соколова считает, что качание, в котором заложено древнейшее магическое действие - подъем вверх, стимулировало рост растительности, «в первую очередь посевов» [4, 118].
Пасхальную неделю, как одно из основных христианских празднеств, несмотря на строгость и регламентацию поведения, в семейских селах отмечали широко и иногда разгульно. Обязательным считалось продемонстрировать свое богатство, поэтому девушка каждый день должна была менять сарафаны: «Но на Паску еще надо кажный день переменный - это восемь надо» (зап. в с. Большой Куналей Тарбагатайского района от Горбатых П. И., 1936 г. р.)). Девушки из бедных семей нанимались специально на работу к зажиточным хозяевам, чтобы заработать себе праздничные сарафаны, которые иногда даже давались как бы напрокат. Важно, что всю Пасхальную неделю, но особенно на Пасху, семейские старались соблюдать запрет на любую работу. Работать в эти дни считалось грехом.
В старообрядческих сёлах Забайкалья в среде старшего поколения устойчива традиция пасхального обрядового фольклора, связанного с поминовением и поклонением предкам. Повсеместно бытуют пасхальные голошения, а также присловья, обращенные к домовому; детские игры, например, катание пасхальных яиц. Волочебные песни, характерные для восточнославянского пасхального цикла, у семейских записать не удавалось ни в середине 20 века, ни во время последних экспедиций.
Список литературы
1. Болонев Ф.Ф. Народный календарь семейских Забайкалья (вторая половина IХХ - начало ХХ вв). - Новосибирск, 1978.
2. Мечковская Н.Б. Язык и религия. Лекции по филологии и истории религий. - М., 1998.
3. Неклюдов С.Ю. Звучащее слово в фольклоре // Евразийское пространство: Звук и слово. Международная конференция 3-6 сентября 2000. Тезисы и материалы. - М. 2000. - С. 64-66.
4. Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. - М., 1979.
5. Стрельникова Т.С. Пасха в старообрядческой деревне // Филологический сборник. - Улан-Удэ, 1998. - С. 176-181.
Хотелось бы видеть статьи Натальи и по всем основным праздникам годового календарного цикла.
