Давно отгремели бои за русское прошлое, полыхавшие в начале 90-х. Казалось, на этом поле битвы наступила вечная тишина. Однако в последние несколько лет «конфликт интерпретаций» русской исторической судьбы вновь ощутимо нарастает. Мы публикуем диалог между двумя профессиональными историками и одновременно писателями Ольгой ЕЛИСЕЕВОЙ и Дмитрием ВОЛОДИХИНЫМ о состоянии национального исторического сознания в наши дни.

Давно отгремели бои за русское прошлое, полыхавшие в начале 90-х. Казалось, на этом поле битвы наступила вечная тишина. Однако в последние несколько лет «конфликт интерпретаций» русской исторической судьбы вновь ощутимо нарастает. Мы публикуем диалог между двумя профессиональными историками и одновременно писателями Ольгой ЕЛИСЕЕВОЙ и Дмитрием ВОЛОДИХИНЫМ о состоянии национального исторического сознания в наши дни.



Д.В.: Мы сейчас находимся в положении возницы, потерявшего управление «птицей-тройкой». Вылетев из колеи, тройка попала на пологий склон и неотвратимо сползает все ниже и ниже, на дно оврага. И со дна ее достать уже не получится или потребуются немыслимые усилия. Возница, призвав на помощь «пассажиров», сдирая ногти и разбивая руки в кровь, сумел задержать падение груженой повозки на середине. Теперь ему предстоит одно из двух: либо все-таки упустить ее, либо с немалыми трудами вытащить на дорогу.


Дорога наверх, «подъем с глубины», по выражению одного известного журналиста, требует где-то капитального ремонта, где-то – починки старых рессор, а где-то – просто подождать, ничего не трогая, пока на недавних ранах затянется кожа. Какой подход избрать по отношению к национальному историческому сознанию: переделывать, латать или подождать, пока произойдет естественная авторегуляция? Вот в чем вопрос. Ибо в нынешнем состоянии оно представляется величественной руиной, если только не набором руин... И обветшание, деградация продолжается. А без его реконструкции, я уверен, никакого подъема не состоится.

О.Е.: Часто можно услышать мнение, что современная российская культура стремится к упадку, деградации. Граждане стали заметно меньше читать (особенно дети). Школьное образование в состоянии затянувшейся перестройки, грозящей убить все лучшее, что еще оставалось от добротного советского набора знаний. Вал западной продукции грозит задавить робкие ростки национальной традиции в сфере искусства… Перечислять бедствия можно до бесконечности. И самое главное из них – удивительное упрощение, я бы даже сказала, уплощение личности. Того самого индивида, для которого, собственно, культура и существует. Его потребности, умело регулируемые через голубой экран и интернет-магазин, сужаются на глазах.

Но вот о чем обычно не говорят. Процесс «схлопывания» запросов отдельного человека в сфере культуры идет параллельно процессу усложнения культуры как таковой. И расширению культурных запросов общества в целом. Набор персон, интересующихся разными, порой не пересекающимися областями знаний, искусств, жанров живописи, музыки, литературы, требует куда больше книг, спектаклей, фильмов и музыкальных дисков, чем тесный круг универсально образованных людей, век назад обсуждавших одни и те же публикации. Например, интеллектуал XIX столетия знал несколько языков, умел рисовать и музицировать, разбирался в вопросах современной ему литературы. Собрание таких интеллектуалов толковало о всем известных книгах, спектаклях, политических новостях и т.д. Близкую картину можно было наблюдать в советском обществе, когда в условиях сенсорного голода каждое яркое издание, театральная постановка, подпольный рок-концерт становились событием. Культура представляла собой нечто единое, и образованный человек знал если не обо всем, то, во всяком случае, о многом.

Сейчас картина принципиально иная. Культурная жизнь на наших глазах рассыпалась на множество кусочков, как раскрошившаяся смальта мозаики, и эти кусочки оказались живыми. Они начали множиться и расползаться в стороны. Каждое заметное событие культурной жизни более или менее известно только в той отрасли, к которой относится. Научная книга будет прочтена узким кругом специалистов, художественное произведение – любителями того жанра, в котором оно написано. Такая профессионализация интересов является оборотной стороной накопления знаний. Расчлененность культурного сообщества на множество непересекающихся ветвей – серьезная проблема современной жизни. Она влечет за собой и расчленение личности на несколько ипостасей. Например, редактор крупного издательства, музыкант-любитель, выступающий в ночном клубе, удачливый сетевой журналист-политолог. Сфокусировать все эти отдельные индивидуумы в одном человеке становится трудно. Это давит на психику. А кроме того, личность, работающая в нескольких сферах, не может почувствовать себя вполне состоявшейся, ведь мало кто знает о ее совокупных достижениях.
Поэтому, на мой взгляд, видимый на поверхности процесс «упрощения» культуры – не признак ее падения, а лишь внешний маркер более сложных, глубинных сдвигов. По мере роста дерева корневая система разветвляется.


Д.В.: Вместе с тем на наших глазах возникает новейшая русская цивилизация, пребывающая пока в младенческом состоянии. И особенности ее роста таковы: во-первых, она может рассматривать в качестве главной своей ценности исключительно православие – больше опереться, в принципе, не на что; во-вторых, она имеет довольно большой культурный багаж, оставленный русскими цивилизациями прежних эпох; в-третьих, и то, и другое может быть размыто мощными внешними влияниями. Последнее способно стать причиной того, что эта «младенческая» по возрасту цивилизационная общность может и не состояться, не дорасти до возраста зрелости. Чтобы этого не случилось, необходимо формулирование базовых культурных концептов, которые разделяло бы большинство населения России в качестве приемлемых, авторитетных. При всей сложности «корневой системы» гуманитарный фундамент, в том числе представление о прошлом, принадлежащее массовому национальному сознанию, следует осмыслять как комплекс проектов, дающих на выходе нечто пригодное для восприятия масс, а также более или менее единое в ключевых моментах.


О.Е.: Каждое поколение творит для себя прошлое заново. Переосмысливает известное. Добавляет ранее не открытые материалы. Благодаря новым источникам картина меняется сама собой, даже без чьих-то злонамеренных усилий. Мы сейчас видим пугачевщину глазами Пушкина, а Бородинскую битву, да и весь 1812 год глазами Толстого. Возникает любопытный философский вопрос о праве вторичной реальности – той, что создана художником, – заместить собой реальность номер один. Ведь в нашем воображении так и происходит. Значит, прошлое изменяемо? Хотя бы усилиями гения? Пушкина, например.

Думаю, нет. Как бы того ни хотелось творческим натурам. Изменяемо восприятие прошлого. Само же оно остается как огромный неизведанный материк. Большинство людей – наших читателей – идут по нему с завязанными глазами и видят перед собой то, что мы описываем. (Тем больше должна быть ответственность.) В зависимости от творческого дара проводника описание будет разным. Говоря об одном и том же историческом событии, разные авторы покажут его по-разному. Например, Гражданская война в «Тихом Доне» Шолохова, «Хождении по мукам» Толстого и «Докторе Живаго» Пастернака повернется к читателю совсем не одинаковыми гранями.
Но сам материк прошлого от этого не изменится. Ибо он сотворен не нами. Тысячекратно более одаренный Гений создал реальность номер один. Поэтому так сильно желание узнать, как было на самом деле. Разгребая наслоения позднейших интерпретаций, мы приближаемся к замыслу Творца. Иногда участвуем в сотворчестве с Ним. Ведь человек – единственное существо на земле, кому оставлен творческий дар.


Д.В.: Высший Судия играет также роль Главного Художника нашего мира, тут не о чем спорить. Но. Если мы примем за аксиому то, что изменяемо именно восприятие прошлого, его интерпретация, тогда возникает проблема конкуренции интерпретаций. Да, существуют гениальные тексты, так или иначе касающиеся русского прошлого, но умы их творцов сами были так или иначе заражены определенными идеологемами. Каков результат? Нынешний комплекс базовых ракурсов, в которых люди рассматривают историю своей страны, имеет сегодня лоскутный вид. Это беспорядочное месиво, суп из семи круп, салат из отрывков мировоззрений пушкинской эпохи, Серебряного века, разных периодов советского времени, грубовато насаждаемого сейчас госпатриотизма и т.п. Фактически единственную более или менее единую часть этого набора составляют... контрмифы, созданные российской дореволюционной, а затем советской диссидентствующей интеллигенцией. Своего рода чемоданчик подрывника или иного профессионального разрушителя. Снизу доверху – все рабы. Это раз. У нас все всегда хуже, чем у них там. Это два. Наша монархия – всегда деспотия, а наша вера – всегда невежество. Это три. Чтобы стало лучше, надо устроить революцию и дать власть лучшим людям, то бишь интеллигенции, тогда она уничтожит веру и монархию, перекроит рабов на людей и позаимствует у соседей правила, как жить по-хорошему. А все, что было в истории страны, предстает в виде огромного чемодана, набитого фотокомпроматом, перемежающимся с веселенькими карикатурками.

Полагаю, системе отрицательных интепретаций должна быть противопоставлена система же, только интерпретаций положительных. Образы народной жизни возвышенные и прекрасные, то же государственное устройство и та же вера как позитивные ценности. Когда нет корневого мифа или же набора мифов – нет, по большому счету, и общего для всей нации прошлого.

Пока, к сожалению, сделана часть работы, не самая сложная притом. Существует устойчивый образ Святой Руси, постепенно возникает в меру романтизированный устойчивый образ «Викторианской России» (условно соотносимый с годами правления Александра III), гораздо труднее формируется миф «Белого Камелота», связанный с годами Гражданской войны, но все-таки и это идет. Однако огромные просторы русской истории представляют собой, на взгляд рядового обывателя, tabula rasa. И это в лучшем случае. А в худшем – серую комковатую кашу из параграфов тяжело написанного школьного учебника, ну и... тех же карикатурок.


36 лет правления Василия I. Пустота.
43 года правления Ивана Великого. Вот гад, по какому праву он задавил наш вольный Новгород?
28 лет правления Василия III. Пустота.
30 лет правления Николая I. Полосатые будки... впрочем, последний случай отягощен интеллигентскими декорациями: кандальный звон, «срока огромные», «этапы длинные», невинные дети-декабристы «замучены тяжелой неволей». И всю эту глыбищу, всю эту целину надо пахать и перепахивать.


О.Е.: Возникает закономерный вопрос: почему бы не оставить прошлое в покое? Не теребить его окровавленные лохмотья. Перестать рыться в старом хламе, извлекая оттуда все новый и новый компромат. Благодаря неумеренному любопытству наше вчера стало непредсказуемым. А расшатывание представлений об исторических событиях, известных каждому со школьной скамьи, вредно для психологической стабильности общества. Я говорю это без тени улыбки. В 90-х годах XX века на российского читателя был выплеснут такой поток грязных истин и откровений о прошлом, что не погрузиться в депрессию было невозможно. Но вот беда, оставить историю в покое в настоящий момент нельзя. Потому что степень соответствия реальности написанных в советское время книг (даже весьма оппозиционных на вид) крайне мала. Идеологическая установка требовала подмены истории страны историей ее революционного движения, и очень о многом мы просто не знаем, потому что это многое даже не приглашали на страницы книг.


Д.В.: Вытащить на свет позабытое и предъявить людям – достойная работа. Правда, в наших условиях еще далеко не достаточная...


О.Е.: Совершенно верно, достойная. Вряд ли каждый слышал, например, что к Великой реформе 1861 года две трети крестьян уже были свободны благодаря мероприятием николаевского царствования. А сам процесс отмены крепостного права – не одномоментная акция государя-освободителя. Он занял около столетия и был начат еще Екатериной II, проведшей секуляризацию церковных земель, в результате которой от крепостной зависимости освободились порядка 2 млн человек. Каждый следующий правитель прибавлял к сделанному что-то свое…
Вот оно непредсказуемое прошлое.


Д.В.: Источники изменить невозможно, да и не нужно, следовательно, это всего лишь иллюзия, что былое можно заменить на выдумку. Однако интерпретация реконструированной академическими историками судьбы России, как я уже говорил, вполне может и даже должна меняться.

Так, например, пантеон исторических героев набит до отказа всякого рода бомбистами, умельцами террора, идеологами деструкции, совпартхоздеятелями мелкого и мельчайшего калибра. Изменение его состава – дело, которое сделать необходимо, дело трудное и долгое, но тут уж никуда не денешься. Так, например, величайшие фигуры русской истории – Иван Великий, митрополит Макарий, генерал Скобелев, великая княгиня Елизавета Федоровна – пребывают на периферии национального исторического сознания, им даже памятников не поставлено. А об истинных масштабах и нравственном значении их деятельности наши современники в массе своей имеют довольно туманное представление.

Тот же Иван III Великий фактически создал Россию, но сейчас он пребывает в тени далеко не столь даровитого, хотя и весьма эффектного внука – Ивана IV Грозного. Та же Елизавета Федоровна сумела простить террориста, убийцу своего мужа, молилась о нем, оказала примером доброго христианского поведения облагораживающее нравственное воздействие на всю страну. Но террориста знают больше...


О.Е.: Что касается героев и антигероев. Это вопрос сложный. Пантеон почитаемых личностей не может не меняться с течением времени. Часто низвержение кумиров зависит от конкретной политической и культурной конъюнктуры. Реже – от появления дополнительных достоверных данных, корректирующих наше представление. Вспомним, как «палач и вешатель» Столыпин из советских учебников превратился в талантливого реформатора, которому помешали спасти Россию от революции. Время востребует исторических героев себе по плечу...

Но вот на что стоит обратить внимание. В секулярном, безрелигиозном обществе пустует ниша святых. Ее нужно заполнять мучениками революции, прогресса, науки (подставить нужное слово). Так реальные люди, жившие в прошлом и имевшие свои достоинства и недостатки, превращаются в неприкосновенные авторитеты. Никакие доказательства того, что Радищев, служа на таможне, не оставил рук чистыми, не убедят тех, кто уверовал в святость «первого русского революционера». Рассуждения о том, что из восстания декабристов могла выйти полновесная гражданская война с миллионными жертвами, не поколеблют желающих затеплить свечу перед образами жертв реакции. В подобных случаях мы сталкиваемся с мифом. А один миф можно победить только другим.
Чтобы вырваться из порочного круга и встать на твердую почву исторических фактов, нужно отказаться от стремления творить самочинных святых. Оставить Богу Богово. А самим иметь дело с реальными людьми прошлого – такими же грешниками, как мы.


Д.В.: Собственно, не имеет ни малейшего смысла создавать себе новых кумиров. Речь идет не о молении на портрет умного реформатора или бравого генерала, а об ожерелье великих личностей прошлого, связанных народным уважением в настоящем.

О.Е.: После крушения марксизма в нашей стране возник вакуум методологии. Раньше легко было найти цитату из Ленина и заменить ссылкой на авторитет систему доказательств. Зачем стараться, если классик уже сказал? Поспешные попытки найти замену разрешились весьма курьезно – на все случаи жизни стали цитировать Пушкина. Который, как известно, «наше все». Оказалось достаточно выдернуть строчку из контекста, чтобы припечатать оппонента. Кто же будет спорить с национальным гением? Раз назвал Екатерину II «Тартюфом в юбке», то почтенной даме уже не отмыться.

Раз написал о графе Воронцове, что тот «полуподлец», так бесполезно рассказывать о реальном человеке. И товарища из первого же боя на себе вынес. И после Бородина из горящей Москвы вывез в имение подводы с ранеными, бросив роскошное графское имущество, золото и картины. И полтора миллиона долгов за весь русский оккупационный корпус во Франции из своего кармана заплатил. И для юга России сделал столько, сколько до него делал один Потемкин, а после уже никто. Однако пушкинский «полуподлец» как будто зачеркивает все.

Между тем Пушкин в разные годы думал по-разному. Да и раздерганные на цитаты «Записки по русской истории» – источник спорный. Свои ли это размышления молодого поэта, компендиум ли законспектированных иностранных и отечественных авторов – трудно сказать. Так стоит ли вообще превращать чьи-либо слова, пусть даже слова гения, в истину в последней инстанции? Здраво ответить на эти вопросы можно, только убрав портрет великого поэта из воображаемого иконостаса и оставив просто на стенке класса по литературе. Больно бывает смотреть на людей, которые впервые сталкиваются не с Пушкиным из учебника, а с Пушкиным из его собственной переписки или из мемуаров тех, кто знал поэта. Проделки и шалости Александра Сергеевича бывали небезобидны и даже злы. Творческая личность неравнозначна человеку в его повседневной жизни. А когда высокие и низкие истины совмещаются в одном лице, нужно быть особенно осторожным. Не покрывать живое слово глянцем и не выдавать за нетленные мощи прах, которому мы должны поклониться, но не обязаны поклоняться.


Д.В.: Одним словом, мы будем жить, но надо как следует поработать.


Ольга ЕЛИСЕЕВА и Дмитрий ВОЛОДИХИН