В данной статье использованы материалы сайта
Остров Веры

Автор Деменьтева Л.

   Применяя критерий распространенности и отмечая укорененность в общественном сознании духовных ценностей, А. С. Фролов относит старообрядчество к культуре неизвестной [1, 14,18]. В ней, по мнению ученого, от нашего взора скрыты такие глубинные, непреходящие ценности, характеризующие русскую духовность, как основательность, отсутствие приспособленчества и склонности менять свои убеждения в соответствии с колебаниями конъюнктуры. Никонианство же, то есть новообрядчество, он определяет как наступление невежества и бездуховности [1, 18].

   Что и кто делает старообрядческую культуру неизвестной, действительно ли она неизвестна? Ведь старообрядчество буквально приковывает к себе внимание на протяжении более трех столетий — и не только (по понятным причинам) его идейных противников, потомков реформаторов XVII в., но исследователей разных рангов и воззрений, серьезных ученых, а также обывателей, в своих представлениях о нем не идущих дальше определений «кержаки», «чашечники» и т.п.

   Первые исследователи старообрядчества, представители новой, «никонианской», церкви, видели в нем движение религиозное. Но их выводы, имевшие основанием подложные документы [2; 3] о якобы политической неблагонадежности старообрядцев, явились следствием стремления любыми средствами опорочить оппозиционеров и тем самым оправдать реформы середины XVII в. Их позиция послужила поводом в дальнейшем воспринимать старообрядчество как «антифеодальный протест», то есть движение социально-политическое, а в старообрядцах видеть последовательных антагонистов всякой государственной системы. В результате все старообрядчество, вынесенное за рамки официальной культуры, стало отождествляться с сектантством и определяться по отношению к так называемой официальной православной культуре как контркультура. История постоянно опровергала это мнение, но оно держалось достаточно стойко, так как точка зрения самих старообрядцев, носителей религиозных идеалов и традиции, в расчет не принималась. Более того, представители «официального православия», узурпировавшие с поддержкой государства право считаться таковым, до настоящего времени проводят мысль о том, что именно РПЦ является хранительницей древней русской культуры во всех ее проявлениях, хотя это далеко не так. В частности, печаль по поводу утраты огромного числа «памятников древнерусской письменности, уничтоженных в годы монголо-татарского ига» [1, 15], можно распространить и на послераскольное время: сколько было конфисковано у старообрядцев, затем уничтожено и утеряно древних манускриптов и книг дораскольной печати! Заслуга же в сохранении и возобновлении не только книжности, но и многих других православных культурных артефактов принадлежит старообрядцам [4].

   Мало согласиться с тем, что аргументированно утверждает новосибирская исследовательница Н. С. Гурьянова: «Старообрядческая культура — неотъемлемая часть русской национальной культуры» [5, 3], — это надо прочувствовать. Русской, не той, что существовала в период до христианизации Руси, это один из факторов неправомерности отождествления старообрядцев с язычниками — заблуждение, часто допускаемое современными исследователями фольклора и культуры современной крестьянской среды.

   Наиболее верным, на наш взгляд, является отношение к старообрядчеству как к движению духовному, религиозному: «История старообрядчества свидетельствует о беспримерном стоянии его последователей за религиозные убеждения» [6, 104].

   Старообрядцы, едва появлялась такая возможность, все силы направляли на обустройство христианского культа и его потребностей. Общность всех проявлений их жизни осознается исключительно через религию, диктующую стиль церковной, общинной и бытовой жизни, формы общения, обычаи и пр., поэтому старообрядческое движение — явление, прежде всего, религиозно-церковное, которому лишь сопутствуют социальные устремления. Старообрядцы, действуя осознанно, имели и имеют перед собой цель сохранения древних установлений и в настоящее время являются продолжателями и носителями традиций православной церковной культуры во всех приемлемых для религиозного сознания институциональных ее проявлениях, не отказываясь при этом от диалога, который в различных формах так или иначе возникает в поликультурном и поликонфессиональном пространстве их нахождения. Исключения, может быть, составляют отдельные радикальные направления беспоповцев, в силу деятельности своих лидеров традиционно изолирующих себя и своих последователей от общекультурных и социальных процессов, отмечаемых во всем обществе. В отдельных случаях речь уже не может идти в целом о старообрядчестве, или староверии, так как некоторые из этих направлений, утратив или сохранив основные черты православия, имеют достаточно точек соприкосновения с сектантством, хотя и не соотносят себя с ним. Последнее дает удобную почву современным различным сектантским новообразованиям именовать себя «староверами», что вносит дополнительную путаницу, так как оценка реального существования сторонников древлего православия, которых и принято в целом именовать старообрядцами, зачастую производится ошибочно.

   В связи со случаями недоразумений такого рода, считаем необходимой отсылку к первоисточникам, каковыми являются апологетические сочинения, это поможет взглянуть на старообрядчество с точки зрения «презумпции невиновности», преодолев «наследие прошлого»: отношение к истории и ее событиям с точки зрения господствовавшей (теперь уже не господствующей!) идеологии. Апологетика, как все источники, обладает той исторической значимостью, что она дает возможность с точки зрения обвиненных в расколе восстановить общий исторический фон, на котором разворачивалась «церковная трагедия XVII в.» (епископ волоколамский Питирим), а также с достаточной точностью определить развитие реакции различных страт русского государства, прежде всего, противников реформ, на происходившие события. Старообрядческая апологетика базируется, говоря словами И. А. Ильина, на «аксиомах религиозного опыта», плюс, конечно же, начетничество — термин, который отнюдь не должен восприниматься негативно. Знание и распространение своей веры еще с апостольских времен считается священной обязанностью христианина. Начетчик — образованный человек, приобретению знаний обязанный не обучением в каком-либо казенном учебном заведении, что, как считал еще Блаженный Августин, в некоторой степени граничит с принуждением, но кто прилежание в этом проявил совершенно добровольно и самостоятельно, в силу «свободной любознательности».

   Высшими духовными ценностями в жизни любого верующего являются ценности религиозные, в христианстве известные как заповеди, провозглашенные в Нагорной Проповеди Христа. Именно на них основана вера в Бога как Высшую ценность. Религиозные, или духовные, ценности, религиозная культура в существенной степени регулируют жизнь, задают определенные нормы бытового поведения: отказ от всего материального во имя приобщения к Абсолюту и пр.

   Русский философ И. А. Ильин в одном из своих сочинений обосновал религиозную веру как «путь духовного обновления», поскольку вера — это и есть осознание ценности: «Жить на свете — значит выбирать и стремиться; кто выбирает и стремится, тот служит некоторой ценности в которую он верит…». И далее: «Вера, ставит каждого из нас перед высшей ценностью в жизни… Богом» [7, 31]. Известно, что религия отличается от всех других форм ценностного сознания тем, что способна осмыслить не какую-то часть реальности — материальную или духовную, социальную или природную, — а все существующее и несуществующее, мыслимое и чувствуемое, рассматриваемое как символическое представление Божественной благодати.

   Всякая система диктует определенные нормы, правила и предписания, которым носители конкретных ценностей обязаны следовать. Если рассматривать старообрядческую культуру как систему, опирающуюся на христианские традиции, то для наиболее адекватного понимания ее необходима реконструкция индивидуального пути развития, ее уникальной истории и направленность внимания на присущие именно ей ценностные ориентации.

   Существующие для поддержания норм соотносимые с ними эталоны требуют четких обоснований. У старообрядцев таковыми являются догматические и богословские сочинения — прежде всего, имеющее вероучительное и сакраментальное значение Священное Писание, на которое и делают ссылки все его толкователи и регламентаторы. Обыденные нормы, проявляющиеся в санкционированных православной культурой законах, сводах правил, закреплены посредством определенных знаков, символов, служащих мерилом и источником Истины. В данном случае речь идет о Священном Писании и Священном Предании и их толковании в старообрядческой апологетике.

   Жизнь в религии, отразившаяся в быту, — основа того духовного единства, которое связывает не только жизни сегодняшних старообрядцев, но и их сегодняшнюю жизнь с прошлой. Присущие старообрядчеству активность жизненной позиции, активность мировоззрения, способствуют ориентации в конкретной среде, в конкретном мире.

   Доминанта старообрядческой культуры — обусловленность культурно-исторической детерминации сознания творческим духом предшествовавших поколений. Как внутреннее всегда ищет воплощения во внешнем, так и духовная жизнь стремится к внешнему выражению. Средствами выражения при этом служит язык конкретной культуры, в том числе искусство как одно из ее проявлений, иначе говоря, совокупность актов интеллектуальных и эмоциональных проявлений духовного, внутреннего мира на языке внешнего, вещного мира. У старообрядцев это также осознается исключительно через религию, диктующую стиль искусства, церковной, общинной и бытовой жизни, а также формы общения, обычаи и пр.

   Представления о ценностях детерминированы особенностями каждой конкретной эпохи, конкретного народа, а также различными типами ментальности и богословско-философских систем. Например, если для средневековой культуры основополагающим было представление об иерархии ценностей, прежде всего, в связи с отношением к Богу, в результате чего превалировали ценности исключительно духовного, религиозного характера, то эпоха Ренессанса выдвинула на первый план ценности гуманизма, согласно которым не Абсолют, а личность является «мерой всех вещей», иначе говоря, основные религиозные (христианские) ценности были заменены (или подменены) «человекобожескими антиценностями классического (ренессансного) гуманизма», [8, 5–3, 11], губительного для целостности христианской культуры [9, 41]. В сущности, раскол в Русской Церкви в середине XVII в. это и есть результат столкновения средневекового и постренессансного (маньеристского и барочного) мышления. Ему предшествовали события периода европейской Реформации, когда распалась католическая церковь, сама некогда (в XI в.) отколовшаяся от единой Церкви христианской. Протест против секулярных процессов в католических странах, вызвавший развал католичества, напоминает случившийся позднее на Руси протест сторонников древлего православия против обмирщающейся православной матери-церкви, хотя ставшее модным отождествление протестантизма и старообрядчества в настоящее время успешно оспаривается [10; 11; 12 и др.]. Разница — в отношении к Богу — Истине. По Бердяеву, «человек призван служить истине», признание же экономики «предпосылкой всей человеческой жизни» имело «фатальное значение». «Высшие цели жизни не экономические и не социальные, а духовные» [13, 318–319].

   Являясь неотъемлемой частью русской национальной и православной культуры, старообрядческая культура, в силу вынужденных обстоятельств, отличается некоторой спецификой. Старообрядчество принято считать противостоящим основному пути развития русской культуры. Объяснения этому находят в его ориентированности на традиции прошлого и принципиальное неприятие европейского образа жизни.

   «Неприятие вестернизированной культуры и образа жизни чиновничества и высших классов» [14] является, на наш взгляд, положительной особенностью старообрядчества. Доказательством этой культурной позиции является стремление на протяжении веков сохранить в неизменности традиции в храмостроительстве, иконописи, книжном оформлении, а также в быту, костюме, стиле литературного письма и пр. Как всякая религиозная культура, старообрядческая на подсознательном уровне передается от поколения к поколению в качестве идей, закрепленных в знаковых формах. Они проявляются на всех уровнях духовной и обыденной жизни, в общественном и домашнем богослужении, используемых в этих богослужениях предметах, которые функционируют в качестве особых знаков, закрепляющих накопленный опыт и выражающих определенный способ поведения. Они являются одновременно и предметами культуры материальной, и феноменами культуры духовной.

   Но старообрядцы не противопоставляли некую свою, особенную, культуру другой или другим культурам. Не противопоставляли, так как не создавали и не создали своей «особенной» культуры. Старообрядчество в целом сохранило практически все элементы базовой православной культуры. Трудно не согласиться с замечанием П. Милюкова, что, когда Русь приняла православие, «старой верой» осталось язычество [15, 26, 45 и др.]. Спустя несколько столетий и греческое православие стало именоваться «старой верой», а его последователи — староверами, старообрядцами, раскольниками, хотя к тому времени «греки отступили от чистого православия, русские сохранили его… нерушимо» [15; Об этом же: 16; 17; 18; 19]. Это означает, и это общеизвестно, что в Европе в результате исторического хода событий доминирующая в средние века церковная культура с ее характерными особенностями уступила свои позиции культуре светской. К XV в. этот процесс завершился окончательным отступлением и Византии, в результате чего более успешным стало усиление влияния новой культуры на все еще продолжавшую оставаться самобытной Русь. По мнению Н. А. Бердяева, та иерархия ценностей, которая «есть трансцендентальная функция сознания», на Руси уже к середине XVII в. оказалась «опрокинута, низшее стало высшим, высшее задавлено». А к XX в. «жизнь человеческих обществ стоит под знаком господства экономики, техники, лживой политики, яростного национализма. Иерархия ценностей определяется по принципу пользы, при совершенном равнодушии к истине. …в низшем состоянии мира нужно применять силу и насилие… зло… крадет у добра. …Когда применяют злые… средства, то до цели никогда не доходят», они «превращаются в чистую риторику». «Дурные средства формируют душу, добрые цели перестают быть жизненной силой. Отсюда царство лжи, в которое погружен человек. … Дурные средства привели к вырождению, а не укреплению христианства» [9, 318]. И если ход истории диктовал подобное развитие событий, предопределив, перефразируем поэта, появление «по всему поэтому» «в глуши московской» борца с Русью императора Петра I, то углубились утверждавшиеся с никоновских реформ разнонаправленные культурные ориентации, которые можно определить как оппозиции «традиционализм — западничество», «старое — новое», «свое — чужое».

   Рассматривать эти опозиции мы и предлагаем с точки зрения понятий жизненных ценностей и норм, так как в силу своего смыслообразующего характера они в достаточной степени объясняют существование старообрядчества и новообрядчества, раскрывая главное — меру обращенности к Богу. Бог как ценность, Истина — общая идея всего христианства, в этом плане старообрядчество не представляет чего-либо особенного. Но именно у старообрядцев в силу особого отношения к идее «национального благочестия» трансцендентные ценности приобрели доминирующее значение, явились структурообразующим элементом существующей на сегодняшний день культуры. В «мирской», обыденной, жизни это также сказалось, и не в последнюю очередь, хотя в старообрядчестве и не приживается понятие «миряне»: «мир» — все, что вне христианства, православия — старообрядчества.

   Ценностные ориентации — важнейший элемент внутренней структуры явления, события, личности, особенно если они закреплены жизненным опытом, всей совокупностью переживаний и отграничивают значимое, существенное для человека от незначимого. Совокупность устоявшихся ценностных ориентаций образует своего рода ось, обеспечивающую устойчивость, преемственность определенного типа качеств, поведения и деятельности. В силу этого ценностные ориентации выступают важнейшим, детерминирующим мотивом. Они представляют собой совокупность философских, политических, эстетических, нравственных убеждений, глубокие и постоянные привязанности. В основных ценностях общества, как материальных, так и духовных, сконцентрирован исторический опыт, где отложились чувства и мысли многих поколений.

   Признав высшей ценностью Бога, стремясь к абсолютному добру, православные старообрядцы не возводят земные относительные ценности в ранг «священных» принципов. Вынужденные жить в «антихристовом» мире, они бидиалектны (И. В. Поздеева), то есть действуют в рамках двух культур — «до» и «после»-раскольной, традиционной и реальной, обнаруживая «особую подвижность личности», своей деятельностью продвинувшей «на целый порядок выше развитие духовной культуры в русском обществе» [20].

   Современное состояние исторической науки, в частности, в области, касающейся истории церкви, дает возможность рассмотреть исторические события с вероисповедных позиций, позволяет по-новому прочесть многие труды о православии и старообрядчестве и дать им объективную оценку. Выйдя за рамки обрядовых изменений, раскол XVII в. породил различие теперь уже двух разных вероисповеданий, которое заключается не во внешнем выражении богопочитания, а в сохранении одной стороной и трансформации другой — мироощущения, связанного с отношением к секуляризации быта и сознания.

   В результате жесткой политики в отношении «раскольников», последние вынуждены были покидать привычные, обжитые места, чтобы скрываться от церковных и гражданских властей, порой выступавших против них в союзе. Следствием нестабильности существования противников уже официального, государственного, православия явилось дробление на многочисленные «согласия» и «толки». Часть старообрядцев в поисках мест, где можно было бы только «верить по-старому», бежала в Сибирь, где со временем, как и в других местах более или менее компактного их проживания, сформировалась особая старообрядческая духовная и материальная культура, отличная по духу как от культуры принявших официальное православие, так и отличающаяся от таковой родственных некогда собратьев по вере, одни из которых прельстились идеями очередного уверенного лидера, по-новому толкующего Писание, другие оказались в специфической этноконфессиональной ситуации, в иной географической точке, в условиях либо города, либо деревни и пр., что, разумеется, также вносило свои коррективы.

   Старообрядчество распространялось по России «и вширь, и вглубь» (Ф. Е. Мельников), часто не вмещаясь в пределы отечества, находя понимание за его границами. Тем самым, по мнению многих последователей старой традиции, «исполнилось апокалипсическое предсказание». Один из векторов движения оказался направленным в Сибирь и на Алтай: в конце XVII — первой половине XVIII вв. «староверцы толпами бежали из России во все сколько-нибудь безопасные для них концы, — в том числе страны сибирские и, в частности, томскую» [21].

   На Алтае, в частности, старообрядцы с их особенной культурой, привлекающей всесторонний интерес, но пока в достаточной мере не изученной, оказались в ситуации, когда на сравнительно небольшом географическом пространстве встретились и вступили в вольный или невольный диалог разные народы — носители непохожих культур, в том числе религиозных. В настоящее время среди тех, кто на Алтае именует себя «старожилами», порой уже трудно определить границу между потомками «дораскольных» и прочих переселенцев (прибыли сюда по разным причинам из различных областей европейской России) и старообрядцами, чьи предки либо приняли «старую веру» от протопопа Аввакума и его сподвижников, либо привезли ее, сохраняя, из тех мест, где гонения были невыносимыми.

   Старообрядцы Сибири и Алтая, в частности, — это потомки уроженцев Калужской, Тульской, Рязанской, Орловской, Воронежской и др. областей, которые так или иначе были переселены в Сибирь, рассредоточены в разных местах, часто не на пустом месте, а в селах с русским населением. Отдельные группы старообрядцев жили обособленными селами, к примеру, так называемые «поляки» — выходцы из Польши, с Ветки, откуда переселены были в Сибирь по приказу Екатерины II. Большая группа ветковцев была направлена в Забайкалье, где они известны под названием «семейские». Известна группа старообрядческого населения на Алтае под названием «кержаки». Название это в настоящее время часто применяется по отношению к старообрядцам вообще, хотя на самом деле «кержаки» — это выходцы из Нижегородской губернии, с р. Керженец, известного центра российского старообрядчества. По словам отдельных респондентов из алтайских сел, они «кержаки». Но, называя себя так, многие не представляют происхождения этого названия: «Так родители говорили». Как «поляки», так и «кержаки», или «каменщики», впоследствии расселились по Алтаю, осуществляя внутреннюю миграцию [22, 21–29], многие из них в разное время оказались в Хакасии, на Енисее и в др. местах. По рассказам жительницы села Уймон Ф. Атамановой, ее предки и многие односельчане оказались на Алтае в период, «как стали божественные соловецкие места громить, то сначала пошли на Волгу, а потом в Сибирь, в камень», то есть в горы.

   Поскольку старообрядцы оказывались на местах в окружении представителей инокультур, носителями которых являлось как русское приверженное официальному православию население Алтая, так и аборигенное, оно вынужденно вступало в диалог с соседями. В этом случае можно говорить об отдельных элементах взаимного ассимилирования культур, прежде всего на бытовом уровне. Что же касается религиозной стороны, то старообрядцы-поповцы осознанно стремились «ради душевного спасения» сохранить как можно полнее литургическую и догматическую стороны древней православной, а значит, христианской традиции, по их мнению, в большой мере утраченную как представителями официального православия, так и группами беспоповских толков. Последние, в свою очередь, «истинными християнами» продолжают считать именно себя, в многочисленных сочинениях продолжая доказывать «от Писания» свою правоту. Тем не менее, доминирующей идеей во всех направлениях старообрядчества на протяжении его исторического пути является осознание проявлений жизни каждым поколением исключительно через призму религии, диктующую обусловленный стремлением угодить Богу стиль всех сторон бытия на всех уровнях. Именно через религиозные ценности, диктующие такие ценности моральные, как любовь, долг, честность, порядочность, взаимопомощь и пр., происходила адаптация старообрядцев к условиям среды, а также внутреннего общения и внешнего взаимодействия, выраженная в системе их культуры, поддерживающей преемственность существования в «антихристовом мире».

   Вопрос разделения в старообрядчестве остается больным и на сегодняшний день, т. к., в конечном счете, он связан с отношением к святоотеческой богословско-догматической традиции и особенностями прочтения источников, в результате чего появились понятия «поповщина» и «беспоповство» («беспоповщина»), а также промежуточное между ними «беглопоповство» и результат попытки компромисса — «единоверие». Правда, Н. О. Лосский «компромиссом» считал беглопоповство, не учитывая или смешивая его с появившейся в 1846 г. на исторической сцене белокриницкой иерархией, не принявшей «беглых» попов из новообрядческой церкви, но восстановившей собственную трехчинную иерархию. Отнесем это к одному из заблуждений философа в отношении русского «раскола» и всего, что с ним связано. В чем он был прав, так это в констатации факта сохранения в поповщине «учения о трехчинной иерархии и о семи таинствах» [23, 337] и упреке беспоповцам по поводу утраты ими литургии и таинств, «за исключением крещения и покаяния, возможных без участия священников. Культ свелся только к молитве. Они разбились на множество групп, держащихся различных учений» и «вместо сохранения старого обряда получили оскудение его… даже утрату его» [23, 338].

   Жизнь и мировоззрение как «российских», так и «сибирских» старообрядцев всех направлений, согласий и толков, несмотря на специфику культурного развития отдельных его групп в диалектике отчуждения и взаимодействия являются доказательством того, что с самого своего зарождения старообрядчество, староверие зиждилось исключительно на религиозных началах, прежде всего связанных с эсхатологическими представлениями, а мотивы социальные и политические, если присутствовали, то могли быть лишь «оболочкой», потому что ни тяжесть бытовых условий, ни положение в обществе, ни политическое устройство не могли заставить староверов забыть о необходимости в первую очередь служения Абсолюту с целью достижения Благодати и вечного Спасения, которые можно заслужить, лишь следуя заповедям Писания и Предания. Что касается попыток толкования Писания, то это свидетельствует о той творческой подвижности личности, что является инструментом сохранения и воспроизводства традиций и присуща большинству представителей старообрядчества.

   Определение старообрядчества как культуры «неизвестной», о чем было сказано в начале статьи, и ее скрытности не вполне соответствует настоящему положению вещей. Достаточно непредвзятого взгляда на старообрядчество, как развеянными окажутся мифы о нем. Именно укорененность в общественном сознании взгляда на старообрядцев, как на невежд, отступников и т.п. заставляет старообрядцев скрытничать и мешает остальной публике отбросить сочувственно-осуждающую его оценку, как это сделал профессор А.С. Фролов. Во многих же случаях верх берет извечный страх перед официальными предписаниями.

   Те черты, что названы были А. С. Фроловым (отсутствие приспособленчества и склонности менять свои убеждения), действительно присущи именно той стороне, той части православного народа, которая сохранила верность поруганным отеческим церковным традициям. В этом случае термин «отеческий» можно отнести и к Отцу Небесному, Основателю Церкви, Которому остались верны старообрядцы, сохранившие всю полноту церковной жизни. Не случайно в их среде можно слышать, что «та церковь (то есть последовавшая за Никоном) переделала молитвы, оторвала им «хвосты» и так молится». Применим к нашим рассуждениям мнение И.А. Ильина об «акте веры и его содержании», что «ни одна церковь не имеет ни права, ни основания распространять среди людей свое исповедание во что бы то ни стало (все равно — страхом, подкупом, совращением, политическим расчетом, честолюбием, славолюбием или как-нибудь иначе)» [7, 125]. Такое право присвоила при патриархе Никоне «правящая верхушка» церкви, решившая и страхом, и подкупами, и политическим расчетом, и честолюбием, «видоизменив религиозный акт данной церкви», повести православие по новому пути, став, в сущности, той «новой церковью», о которой говорит философ. Но И.А. Ильин не «разглядел» старообрядцев. Старообрядцы остались не с обрядом, но с Церковью — «старой», не искаженной нововведениями, у которых не имеется ни исторической преемственности, ни догматических обоснований.

   Таким образом, как явление культуры старобрядчество представляет русскую традиционную православную культуру со сложившейся в процессе взаимодействия различных конфессиональных, этнических, культурно-исторических и культурно-бытовых традиций спецификой.

   Как традиция христианства оно одновременно диалектично и глубоко последовательно. Несмотря на столетия непризнания, старообрядчество сохранило в своей общинной жизни и форму, и ее онтологическое наполнение. Несмотря на вынужденную противоречивость, обусловленную внешними обстоятельствами, «оно есть подлинно ортодоксальное осмысление бытия в целостности, в неразрывной связи всех его составляющих в подлинной гармонии, в которой нельзя что-либо изменить и не испортить» [24, 80–98].

   ЛИТЕРАТУРА

   1. Фролов А. С. Социологические проблемы русской культуры. Барнаул, 1992.

   2. Поморские ответы. Репринтное изд. М.: Церковь, б.д.

   3. Козлов В. П. Ко врачеванию расколом недугующих // В.П. Козлов. Тайны фальсификации. Анализ подделок исторических источников XVIII–XIX вв. М.: Аспект-Пресс, 1996.

   4. Дементьева Л. С., Дементьев А.В.

   5. Гурьянова Н. С. История и человек в сочинениях старообрядцев XVIII в. Новосибирск: Наука, 1996.

   6. Михайлов Г. Старообрядческая церковь: падчерица государства? // Духовные ответы. Вып. 15. М.: Церковь, 2001.

   7. Ильин И. А. Акт веры и его содержание // И.А. Ильин. Аксиомы религиозного опыта. Гл. 7. М.: Рарогъ, 1993.

   8. Исупов К. Г. Русский антихрист: сбывающаяся антиутопия // Антихрист (Из истории отечественной духовности): Антология / Сост., коммент. А. С. Гришина. К. Г. Исупова. М.: Высшая школа, 1995.

   9. Гнедич П. П. Всемирная история искусств. М., 1996.

   10. Канаев Д. Н. Русское старообрядчество: социально-философский анализ. Автореф. к. ф. н. М., 1999.

   11. Керов В. В. Старообрядчество и протестантизм: рационализм и мистика в системе факторов предпринимательства // Россия на рубеже XIX и XX вв. Материалы научных чтений памяти проф. В.И. Бовыкина. М., 1999.

   12. Керов В. В. Формирование старообрядческой концепции «труда благого» в конце XVII — начале XVIII в. К вопросу о конфессионально-этических факторах старообрядческого предпринимательства // Старообрядчество. История, культура, современность. Вып.5. М., 1996.

   13. Бердяев Н. А. Об иерархии ценностей. Цели и средства // Царство Духа и царство кесаря / Сост. и послесл. П. В. Алексеева. М.: Республика, 1995.

   14. Crummy.

   15.Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. В 3-х тт. Т.2.Ч.1. М.: Прогресс-Культура, 1994.

   16. Белокуров С. А. Арсений Суханов. Ч. I, II. М., 1891.

   17. Кутузов Б. П. Церковная реформа XVII века. М.: Третий Рим, 2003.

   18. Мельников Ф. Е. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) церкви. Барнаул: БГПУ, 1999.

   19. Рябушинский В. П. Старообрядчество и русское религиозное чувство. М. — Иерусалим, 1994.

   20. Клибанов А. И. Протопоп Аввакум и апостол Павел // Старообрядчество в России (XVII–XVIII вв.). М., 1994.

   21. Беликов Д. Н. Томский раскол. Исторический очерк с 1835 по 1880-е гг. // Известия Томского университета. Т.16. Томск, 1900.

   22. Липинская А. Старожилы и переселенцы. Русские на Алтае. XVIII — начало XX в. М.: Наука, 1996.

   23. Лосский В. Н. Условия абсолютного добра. М.: Политиздат, 1991.

   24. Туинов А. Так нужна ли порядочность? // Духовные ответы. Вып. 15. М.: Изд. Тверской старообрядческой общины, 2001.