Виктор Балдоржиев: Там, где начинается Россия...

Azarov

Комплексный проект Виктора Балдоржиева

Родина

«По диким степям Забайкалья…»
И эхо растает в горах,
И вижу родимую даль я,
И в разных живу временах!

«Бродяга, судьбу проклиная…»
Бредет, зачарованный брат!
Пусть доля у нас здесь земная,
Но судьбы высоко парят…

И чувства: «Ах, здравствуй, родная…»
Насквозь мое сердце прожгли.
И волны шумят, омывая
Рыбацкую лодку вдали.

И век мне железный не тесен,
Я в разных веках проживал,
Когда мне пророчили песни
Про очи, про степь, про Байкал!

Ах, как далеко улетал я,
Но в сердце тревожно стучат:
«По диким степям Забайкалья…
Здоров ли отец мой и брат?..»

Более 300 лет назад в Забайкалье пришла Русь… С берегов Аргуни, где первопроходцы нашли серебро, началась Россия. Это неоспоримый исторический факт. Комплексный проект «Там, где начинается Россия», предполагает идентификацию истории и современности забайкальского приграничья в скульптуре, живописи, литературе, музыке, а также публикацию серии публицистических очерков с анализом социально-экономического положения и деятельности государственных служащих в периодической печати и издание этих публикаций отдельной книгой.
Проект осуществляет творческая группа «Союз Искусств», куда входят писатели, журналисты, скульпторы, художники и композиторы, все – уроженцы Забайкалья, двое из Ононского района – руководитель группы Виктор Балдоржиев и художник Нима Пурбуев. Группа постоянно присутствует в Интернете, на престижных литературных сайтах, на сервере органов государственной власти России, переписывается с видными писателями, художниками, представителями творческой и научной интеллигенции России и зарубежья. Только у Виктора Балдоржиева более двухсот тысяч читателей, сотни рецензентов из ближнего и дальнего зарубежья. Кстати, песню «По диким степям Забайкалья» можно услышать в Интернете, на плэйкасте, в исполнении известного артиста Евгения Дятлева, а картины, изображающие Зун Торей и ононскую степь, можно купить уже в Москве…
Историко-идеологическое обеспечение государственной политики в Забайкальском крае мы должны осуществлять сами. Политика и деятельность чиновников всех уровней показывает, что никто за нас этого не сделает и делать не собирается. Не их это дело. Это надо нам, нашим потомкам.
Мы должны сохранить самих себя по всем положениям закона сохранения вида, где нет места лжи и лицемерию. Закон сохранения вида, как известно, не зависит от политики и чиновников: мы уже давно живем сами по себе. Эту независимость надо укреплять с каждым днем. Значит, нужна историко-идеологическая обеспеченность этой независимости, которая ведет и к независимости экономической. Вопрос не одного десятилетия, но начинать всегда надо сегодня. Чем дальше находится человек от цивилизованных центров, политиков и чиновников, тем чище у него душа, по которому вот-вот начнут тосковать люди мегаполисов XXI века.
Сердце России – в деревне. Наш «Союз Искусств» - это, прежде всего, мощный интеллектуальный потенциал, который всегда был верен землякам и который необходимо использовать на благо родной земли. Уже изданы книги, поставлен архитектурно-скульптурный ансамбль в селе Абагайтуй в Забайкальском районе, подготовлен проект такого ансамбля в Нерчинско-Заводском районе, написан гимн Забайкальского края… В рамках этого проекта надо к юбилею Ононского района создать книгу очерков, начать работы, желательно, сегодня, не привлекая никого со стороны. Нашу тему ни один пришлый не раскроет и не прочувствует.
Уважаемые читатели, очерки серии будут публиковаться через 1-2 номера нашей газеты. Начнем с Аргуни, далее будут Онон, все наши реки, леса, степи, станицы, деревни, села и, самое главное, люди…

Русское обережье

Первые попытки металлургического производства делались в России еще в конце XVI, после «медных бунтов», и первой половине XVII веков. До Нерчинских заводов у России не было своего серебра. Со скудной казной не построишь мощного государства. Государи и бояре смотрели на Европу и понимали, что без злата и серебра стране не выжить…
Если проследить развитие горнорудной промышленности со стороны центральной России, то, несомненно: первыми выделяются заводы Демидовых на Урале, которые позже шагнули в Сибирь; на втором месте – Колываново-Воскресенские заводы тех же Демидовых уже в Западной Сибири; на третьем месте – Нерчинские Заводы в Забайкалье. Но если, сибирские заводы Демидовых начали давать металл в середине XVIII века, то небольшие и примитивные Нерчинские заводы были первыми в России, где выплавляли серебро уже в конце XVII и начале XVIII веков. Именно Нерчинские заводы дали первое серебро России и возможность строительства Санкт Петербурга, а значит – толчок для развития всей империи. Сегодня это уже общеизвестный факт...
Удивительно, почти все XVIII столетие Россия расширяла и осваивала Сибирь, а между тем в сентябре 1704 года из Аргунского (позже Нерчинского) сереброплавильного завода нарочный отправился в Москву с первым слитком российского серебра. Значит, первыми были, все-таки, Нерчинские заводы, потом Колываново-Воскресенские заводы в Западной Сибири, а далее – вся российская горнорудная промышленность.
Просторы Забайкалья и Сибири в разное время заселяли многие народы, но освоение этих земель Российским государством длится три с половиной века. Представители многих народов и социальных слоев России, иные как вольные покорители или гонимые труженики-старообрядцы, другие как каторжники и их конвоиры, веками шли в Забайкалье и остались здесь навсегда, смешавшись с коренными народами. Цепь замкнулась, и в начале третьего тысячелетия ясно вино, что Забайкалье стало Родиной всех – пришельцев и аборигенов. Все стали коренными жителями – забайкальцами.
Нерчинский горный округ занимал в свое время обширную часть Забайкалья, Нерчинский Завод по значимости, производимых там работ, превосходил все остальные селения Восточной Сибири. Это был маленький уголок центральной России, выстраданный невероятными трудами у самых границ Китая. Книгу о Нерчинских заводах создана в 2004 году. Практически двумя друзьями. Но это только начало. Будут более обширные труды. Сегодня эту книгу изучают в Санкт Петербурге, Москве, в музеях и научных кругах, в школах и редакциях. Именно эта книга позволила собраться вместе пытливым забайкальцам, объединиться и поставить перед собой практические задачи… Все в Нерчинских Заводах – первое. Первые рудознатцы, инженеры, врачи, литераторы, журналисты, музеи, заводы… Каждый человек, явление, этап потребуют своего осмысления, а значит и книги.
Первоначально рудокопные работы на заводах велись силами вольнонаемных рабочих. Так, на Нерчинском Заводе в 1704 году работало 19 вольнонаемных рабочих, в 1705 году их стало 50. В 1708 году из Енисейска в Нерчинский Завод были перевезены и «посажены на пашню» 104 человека из государственных крестьян. В 1723 году наемных рабочих на заводе стало 180, но этого количества не хватало, поэтому администрация завода просила довести число наемных рабочих до 500 за счет набора их среди окружающего крестьянского населения. Правительство указам Петра I от 1721 года решило вопрос иначе: к казенным заводам стали приписывать большие партии крестьян, которых насильно переселяли сюда из Западной Сибири или из Европейской части России. Другим важнейшим источником пополнения рабочей силы была забайкальская каторга. Около Нерчинских заводов возникли и существовали каторжные тюрьмы. После подавления восстания Емельяна Пугачева в Забайкалье было сослано много пугачевцев. Например, существующее в настоящее время село Чашино-Ильдикан основано в конце XVIII столетия уральскими казаками, участниками этого восстания. В 1826 году на Нерчинскую каторгу прибыли декабристы А. 3. Муравьев, С. П. Трубецкой, С. Г. Волконский, В. Л. Давыдов, Е. П. Оболенский и другие… В 1850-1860-х годах Нерчинскую каторгу отбывали петравшевцы, Н. Г. Чернышевский, М. И. Михайлов, а позже нечаевцы, землевольцы, народовольцы и первые представители рабочего движения. К началу XIX века эта территория уже была достаточно обжитой. Население здесь занималось горным делом, лесоразработками для заводов и земледелием.
«Две группы предков русских забайкальских казаков развивалась различными путями в течение 125 лет до 1851 года, когда они снова слились вместе, первая группа (исконные городовые нерчинские и селенгинские казаки, или акшинские и троицкосавские), стояла на страже русской границы.
Вторая группа из заводских крестьян (нерчинские и нерчинско-заводские) работая на Нерчинских заводах столетним трудом подарила России тысячи пудов серебра и золота и была основным зерном земледельческой колонизации Забайкальского края», - писал в 1916 году А. П. Васильев, автор книги «Забайкальские казаки».
Итак, государство в течение трех с половиной веков заселяло и обживало край, который сегодня можно назвать русским обережьем. И в царское, и в советское время политика заселения границ страны была делом государственным. Почему же эта политика сегодня стала иной? Почему в наши дни делается все для того, чтобы российское приграничье, которое с великим трудом было заселено русскими людьми и укреплено великими же деятелями, опустело? Почему, например, празднование 300-летнего юбилея Нерчинского Завода, давшего первого серебро и толчок для экономического подъема страны не стало общегосударственным делом? Почему сегодняшние деятели не желают видеть явной связи между серебром Нерчинских заводов и Санкт Петербургом? Какие великолепные проекты просматриваются сквозь толщу веков в этой прямой и родственной связи для развития современного Забайкалья…
Русский берег должен жить и развиваться именно как русское обережье, населению и руководителям которого были бы крайне чужды любые проявления неискренности, в этом будущее многонациональной России.
Настоящее государство не может жить без последовательно-целенаправленной обереженности своих берегов!

Аргунский острог

Вот, что писалось в Большом энциклопедическом словаре в 1896 году: «Аргунская казачья станица Забайкальской области, Нерчинского округа находится на левом берегу Аргуни по 51034 с. ш. замечательно как самое древнее поселение русских в этом крае. Основано во второй половине ХVIII века».
Аргунский острог был заложен в 1655 году Федором Пушиным на месте Аргунского зимовья на юго-восточном берегу р. Аргунь. Значит, до острога было еще и зимовье? Основной целью русских первопроходцев, которую ставили перед ними правители и промышленники тогдашней Руси, был поиск серебра. Места, где не могло быть серебра, этих отважных людей не интересовали. На Аргуни серебро, по всем приметам, было, уже гулял слушок, что здесь когда-то были мунгальские серебряные копи…
13 июля 1681 года десятники Василий Милованов и Иван Волга с 11 нерчинскими казаками и 9 промышленниками были отправлены на Аргунь, чтобы «проведали расспросами угожие, крепкие места на Аргуни, где быть острогу - у рыбных, звериных и птичьих промыслов». Они были снабжены мушкетами, порохом, а для постройки: долотами, тесниками и скобелями. В этом же 1681 году в трех верстах выше нынешнего села на правом берегу Аргуни В. Милованов и И. Волга стали первыми постоянными жителями Аргунска. Здесь потом проживали их сыновья Петр Милованов и Козма Волга. Первым приказчиком острога стал В. Милованов. В документах 1690-х годов Аргунский острог писали по-разному: Аргуня, Мерелк, Меретки, Оргунский. По заключенному Нерчинскому договору в 1689 году России с Китаем граница должна была пройти по Аргуни, и посол Федор Головин отправил наказ приказчику В. Милованову: срочно перенести острог на левый берег Аргуни. Но 16 сентября 1689 года Милованов отправил «С Ивашкою Волгой стоварыщи» письмо Головину. В нем говорилось: «Аргунского острогу снесть нынешние осени дело невозможно, потому что де аргунских житилей ныне налицо 20 человек. И теми де людьми перенесть острог некем. Да поздно, осень... хлебы которые насеяны... не сняты». Только весной 1690 года наказ был выполнен «Аргунский острог перенесен на северо-западный берег Аргуни на 3 версты ниже старого места (при устье р. Камара). Далее в начале 18 века острог назывался Аргунск, Эргун. В 1701 году приказчиком Аргунского острога был Степан Поздняков, а через 8 лет пятидесятник Федор Каюков. Здесь уже были приказная и судебные избы, постоялые дворы. А через Аргунск на китайский наун вела дорога, по которой следовали туда и обратно китайцы и русские. Документы 1705 повествуют, что в Аргунском остроге проживают и несут службу казаки - «конные служилые - Тюменцев, десятник Каюков, Даурцовы, Архипов, Филипов, Ляхов, Зуд, Колупаев, Якимов, пешие - Достовалов, Попов, Семенов, Осипов, Весна, Тобол, Софронов, Захаров, Шемелин, Шастаков, Оленцсовы, Носков, Сычев, Кармадонов, Селин, Кореневы, Казанцев, Брюхов, Лихачев, Остафьевы, Вершинины, Филев, Коломыльцов, Салтанов, Шемякин, Ланчаков».
Спустя 3 с лишним века в этом списке вы, может быть, найдете и свою фамилию, что дает возможность считать себя потомком первых поселенцев Забайкалья. Какие пространства, благодаря предкам коренных народов, достались сегодняшним правителям России даром? Какими великими были наши предки! Какие мы сегодня?
В эти дни члены творческой группы «Союз Искусств» заканчивают проект архитектурно-скульптурного ансамбля: на высоком берегу Аргуни будет поставлена шестиметровая острожная стена и стела-плита, на которой изображен облик первопроходца и надпись «Сюда пришла Русь – отсюда началась Россия». Рядом предполагается поставить часовню. Где Бог, там и правда…

Земляки! Читайте журнал "Даурия" здесь:
http://lib.babr.ru/index.php?book=6712

Albert

Azarov,

Скачал "Даурию".
Здорово! Отличный журнал! Когда следующий номер?

Azarov

Намечаю к сентябрю. Дело в том, что делаю его совершенно один, распространяю тоже. Надо во все районы. По опыту знаю: никто не поможет. Сейчас догоняю деньги. Ведь продадут на местах и не отдают. Конечно, все это смешно. Но я всю жизнь занимался литературой и издательством. Ничего - пойдет по Забайкалью журнал...

Спасибо за оклик. Всего Вам доброго.

Шишмарев

Azarov,
Великое дело поднимаете! С большим интересом читаю Ваши сообщения. Удачи Вам и здоровья, журналу - большого развития! С уважением Александр

Azarov

Спасибо! Вам и всем нашим землякам за Байкалом удач и успехов!

Azarov

Там, где начинается Россия

ВСЕГДА В ПАМЯТИ
(Детство каждого из нас или моему колхозу 80 лет)

В молодости картины прошлого в памяти не возникают. Неужели старею? Все чаще и чаще снится речка Борзя, сенокос, бригада дяди Гыпыла Бальшинова, утренние туманы, с хрустом рвущие траву кони, молодые, мускулистые земляки, многих из которых уже нет в живых…
Может ли человек помнить себя в три или четыре года? Не знаю, но почему-то вижу культбазу на речке Борзя, где мой отец был заведующим. Мы тогда только переехали в Новую Зарю из Усть-Ималки. А это 1957 год, и мне всего-то три года. Отец вырезает из дерева красивых баранов или оленей, они должны быть на высоких воротах при въезде на культбазу. Долина речки Борзя в голубеющем мареве, все вокруг сияет и переливается от разлившейся воды, а дальше – горбатые сопки, над которыми плывут и плывут белые облака. Как в золотистом тумане вижу бредущих по долине, залитой водой, мужиков и сверкающих на солнце огромных сазанов, которых они наловили, вернее, закололи длинными острогами. Осенью вся долина будет в зародах сена. Здесь все и всегда работают…
Слышу смеющиеся голоса русских ребятишек, они говорят на бурятском и учат меня с братом бурятскому же. Почему-то мы, буряты, родившиеся в Усть-Ималке, хорошо говорим на русском и плохо – на бурятском. В Новой Заре – наоборот: русские хорошо говорят и даже поют на бурятском. Меня учит петь веселая тетя Гургули: из всех цветов долины Борзи выберу я лучший, из всех девушек в степи выберу, конечно, лучшую…
- Батагана бариха! – кричит на бурятском русоголовый Токарев по кличке Тохорюн, что означает – Журавль.
- Мух ловить, что ли? – робко спрашивает на русском мой брат Володя.
Вообще, с языками в Ононском районе – казус. Перенесусь в 1979 год. Родной мне колхоз «Гигант» готовится к юбилею – 50 лет! Редактор газеты «Ононская Заря», незабвенный Цыден Батомункуевич Батомункуев, отлично знает бурятский язык. Чтобы порадовать степняков он решил выпустить газету, где на развороте должно быть написано приветствие на бурятском языке – Табин жэлээр тариин малшад – с пятидесятилетием торейские животноводы. Писал он размашисто, неровно. И наборщики вместо Ж набрали Ш, получилось – Табин шэлээр тариин малшад – с пятидесятью бутылками торейские животноводы! Большими красными буквами… Скандала не было, Батомункуев взглянул на разворот, задержал взгляд на мне, а я корректировал газету, и разочарованно пробормотал, почесывая затылок:
- Шорт побери!
Да, действительно, шорт побери, какая же в двадцать первом веке настигла нас жизнь. В этом году колхозу будет 80 лет, наверное, и пятидесяти бутылок не наберут на праздник, от колхоза практически ничего не осталось, а в 50 лет имели до 100 000 овец! Погрузимся же вглубь времен…
В шесть лет память уже ясная. И сверкающая лысина знаменитого председателя Балдана Базаровича Базарона не забудется никогда. Ослепляет в памяти и сегодня. Особенно, когда председатель сидит за столом президиума в колхозном клубе при ярком свете люстр и, склонив большую голову, внимательно смотрит в зал… Я, озорной бурятенок, заворожено смотрю на лысину и мучительно размышляю: если выстрелить из резинки – отрикошетит или нет?
Мы живем в новой избе на единственной, центральной, улице, и у нас квартирует родственник – водитель Базарона, высокий дяди Жаргал. Он и сейчас, в шестьдесят с лишним, высокий и прямой, как царский полковник. Я часто катаюсь с ним на красивой колхозной «Волге» до дома председателя.
Студеная зима, каждое утро соседи заводят трактора, много тракторов, густой сизо-черный дым которых смешивается с дымом из печных труб. Тарахтит пароконная телега с обледенелыми бочками, это дядя Андрей Иванов развозит воду. К нам подъезжает еще одна пароконная телега, это ветеринар тетя Маша Соколова, сбрасывает нам своего сына Петьку. Сама она целый день будет ездить по чабанам. Трактора и машины, урча, расползаются в степь. Папа мой собирается на спасение, так бывает, когда случаются бураны: все выезжают на чабанские стоянки, откапывать от снега.
На улице морозно, щеки твердеют мгновенно, а у заборов огромные сугробы, с которых скатываются на санках мои друзья. Но я бегу к Гылыг-ламе, он живет рядом, в юрте, над которой построен навес в виде сарая. В юрте тепло, уютно, а пахнет благовониями так хорошо, аж голова кружится. Лама сидит у божницы, перебирает четки. У меня с ним хорошие отношения, я подойду к нему, он улыбнется, слегка ударит по моей стриженой голове тибетской книгой, потом даст конфетку или желтый рубль. Потом мама поведет меня к бабке Васильевой, что живет рядом в маленькой избушке. Бабка будет мне заговаривать зубы, а я запомню наизусть заговор и перескажу ей. Бабка ахнет: гляди-ка, я только шептала, а он, варнак, все запомнил…
В обед по заснеженной улице ползут гусеничные трактора, кабины без дверей, в них сидят одетые в черные ватники или полушубки трактористы. Дядя Жамбалдан, дядя Журавлев, дядя Даба, дядя Ушаков… Трактора тащат огромные сани, сколоченные из досок и бревен, а на санях – лежат вповалку закоченевшие верблюды, ветерок колышет коричневатую шерсть. Где их так много убили? Головы и ноги некоторых свисают и тащатся, бороздя снег за санями. Остекленевшие глаза смотрят в небо. Трактора ползут к складам. Вечером мама приносит в мешке верблюжье мясо… Видимо, не нужны стали верблюды, потом станут не нужны кони, останутся одни машины. Но мяса в колхозе всегда много, хлеб в колхозной столовой, что около МТМ, бесплатный, лежит горкой на подносах, бери – сколько хочешь…
Через много лет я понял, что детство мое проходило в уникальном колхозе при уникальном председателе. Как говорится: аналогов нет, работа штучная. В начале шестидесятых годов прошлого века в стране было очень туго с хлебом, да и вообще с продуктами, люди голодали и бастовали. А в «Гиганте» хлеб был бесплатный. И это в абсолютно голой степи, на краю страны. Базарон был гениальным председателем: он ввел в оборот такие товарно-денежные отношения, которые не давали сбоев, даже при хрущевской дикой и неэффективной политике. В ходу были талоны, старые партийные чиновники и колхозники с уважением вспоминали их и называли «базаронками». Они шли наравне с деньгами. Это надо было уметь, но и отвечать за это надо. Базарон ответил, по всей строгости закона, но все же не попал в тюрьму или в лагерь. А народ жил, и колхоз жил…
Уверен, что и в рыночных условиях, будь такой председатель как Балдан Базарович Базарон, огромное хозяйство жило бы и процветало наравне с ныне цветущими колхозами центральной, южной и западной России. Мне всегда казалось, что председатель не очень-то партийный человек, но более всего человек дела. Бездельники всегда придумают правила игры и какую-нибудь партию, а люди дела обречены быть ее членами, иначе и работа остановится. Вот и мэр Москвы Юрий Михайлович Лужков сегодня чем-то неуловимо напоминает мне Балдана Базаровича Базарона, даже внешне.
При нем колхоз походил на какое-то отдельное от других колхозов и совхозов, локальное, но крепко связанное жизненными нитями с государством, очень мобильное и работающее без сбоев хозяйство. Сила инерции и энергии Базарона была такова, что и после него колхоз процветал еще много лет, пока не был поглощен аппаратом разных уровней, бюрократизмом, бездарностью, диким и бесчеловечным рынком. Царь в свое время тоже много нажил, а едим до сих пор и все не кончается…
Разговаривал я с Балдан Базаровичем всего один раз. Четверть века назад на каком-то сельском собрании, вероятно по указанию райкома или обкома партии, меня не то изгоняли, не то осуждали всем селом, в точности не знаю: было очень много работы, и я работал. Позже мне рассказывали, что на собрании защищал меня только один человек – постаревший Балдан Базарович Базарон. В тот день он подъехал на своем уазике к нашему дому и попросил меня доехать с ним до ималкинского аршана. Когда мы наполнили канистры студеным и шипящим аршаном, он рассказал мне о собрании и одобрительно сказал:
- Ты правильный человек. На людей не обижайся. Думай о Родине по большому счету. Все большое поглощает маленькое…
Этот наш единственный разговор дал мне сил на много лет. Потом пришли маленькие и зубастые людишки и с огромной, невиданной нами доселе, бессовестностью и поглотили наш мир. Все вокруг стало маленьким и скучным, даже дышать стало трудно…
Знойным летом 2007 года я повез на творческие встречи группу писателей и композиторов. Пригласил своего старшего товарища Владимира Тимофеевича Ефименко. В шестидесятые годы он был начальником управления сельского хозяйства области. Стихи писал всю жизнь. Тоже не совсем партийный человек, а такой человек всю жизнь трудится. Лесопосадки были посажены в его бытность… Мы остановились в степи, он с тоской взглянул на белые, как скелеты, тополя, и я увидел в его глазах слезы. Вечером накрыли стол, Владимир Тимофеевич поднял стопку, сказал про колхозы и, расчувствовавшись, с дрожью в голосе:
- За Балдана Базаровича Базарона и Тиграна Ервандовича Гевондяна!
Присутствующие не знали этих людей. Я знал их с детства (Гевондян был директором совхоза Красная Ималка), а потому понимающе кивнул Владимиру Тимофеевичу… И снова увидел детство: цветущую степь, отары овец на каждой сопке и в каждой пади, нескончаемые зароды сена, колосящиеся поля, шумящие на ветру лесопосадки, и – веселых, работающих людей.
Дух мой крепчает, когда думаю, что я из этого мира, мира непрерывного труда и совести, другим не стану и не хочу становиться. У меня всю жизнь были разногласия с властью, но, как сказал Стендаль, опереться можно только на того, кто сопротивляется. Опираясь на покорных и угодливых, готовых поклясться на чем угодно, можно провалиться и разбиться вдребезги: там всегда бездна предательства. Современные бандерлоги и их подражатели получились из них, они разучились, а может быть и не умели, говорить на человеческом языке и не прочтут наших книг. Визжа, они думают, что купаются в роскоши, хотя на самом деле – в помоях. Но в помоях люди не живут. Для сегодняшнего трудового человека, который не чувствует связи со всей страной, государства, как такового нет, а родина осталась в сердце.
Да, жили-были на краю страны, в одном селе, председатель Базарон, парторг Гудяев, механик Наумов, озорной мальчишка Витька, знахарка бабка Васильева, Гылыг-лама и много-много работящих людей. И колхоз был миллионером, а доллар был равен рублю. Но для меня желтый рубль – это труд и совесть, зеленый же доллар – оголтелый и ненасытный сатанизм. Не беда, что он сегодня победил, всегда есть – завтра, у Бога дней много…
Может быть, мое поколение – последнее, которое начинало работать с шести лет. Если человек не станет Человеком до пяти, а в шесть не познает труд, дальше он уже никем и никогда не будет.
Рожденные в ноябре, мы болтали, что нас возьмут в школу еще до семи лет. Летом работали на сенокосе… Ах, как хорошо, когда тебя в шесть лет, на рассвете будит в шалаше кто-нибудь из взрослых. Еще не выспавшийся, поеживаясь от холода, иду вместе со взрослыми по холодной росе за конями, которые удивленно поднимают головы на фоне алого солнца, поднимающегося над речкой. Оттуда ползут клочковатые туманы. Мы зауздаем коней, снимем с них путы и треноги, потом дядя Шура Ешеев или кто-нибудь еще посадит меня на самого смирного коня. И мы поскачем по высоким травам в бригаду, где мы с Дабаевым Сашей впряжем коней в постромки волокуши и потянем тяжелые копны туда, где мужики мечут большой зарод.
А вечером молодые парни поймают ургой дикого жеребенка, в жестокой схватке прижмут его за уши к земле, зауздают, ради забавы, и крикнут, смеясь, толпе ребятишек:
- Кто смелый?
Первым ринусь я. И понесет меня ошалевший жеребенок, взбрыкивая и разбрызгивая радужные брызги воды, по долине речки Борзи и сбросит у самого берега, в диком вихре закружатся в моих глазах сопки, небо, травы и вода. Встану, шатаясь, мокрый, а жеребенок, задрав хвост, летит стремглав вдоль берега к горизонту. До сего дня чувствую, как дрожит всеми мускулами от негодования дикий жеребенок из колхозного табуна.
В школу нас взяли только на следующий год… В тот сенокос я заработал 40 рублей и зарод сена. Потом будет много сенокосов и стрижек. С каждым годом будет больше зарплата, больше сена, остриженных овец. Колхоз огромный – до самой монгольской границы. Десятки тысяч овец колхоза остригали мы, школьники Новой Зари и Кулусутая. На моем личном счету двадцать семь стригальных сезонов, это означает, что я остриг около пятидесяти тысяч овец, а может быть и более пятидесяти тысяч. Кто считал?
Мы с шести лет кормили и одевали сами себя, так продолжается до сего дня. Нам никто и никогда не давал дотаций. Мы не объедали бессовестно государство, и нас не кормили с рук чиновники и олигархи. В первую очередь ты Человек, Гражданин страны, и только потом – бурят или русский, и никаких тебе льгот за это не полагается, но и ты никому не позволишь использовать свою национальность в игре больших и малых политиков. Что ж, это самые честные условия жизни, которые благосклонно предоставил нам Бог: пятьдесят на пятьдесят. Других условий я не приемлю. Именно в этих условиях можно стать чемпионом мира, как Володя Ешеев, родиться русскоязычным поэтом и стать кавалером медали Пушкина, как автор этих строк, не забывая при этом о великом значении труда, родной земли и земляков в твоей судьбе.
Вот что такое, по большому счету, родиться и вырасти на берегах Онона и Торейских озер. Однажды, находясь в Москве, я сидел в одном зале рядом, (а потом беседовал), с командующим ВДВ, генерал-полковником Георгием Шпаком, лидером движения «Родина» Сергеем Глазьевым, директором Центробанка России Виктором Геращенко, и вдруг на мгновенье предстали перед мысленным взором берег Барун Торея и место, где я родился – Адагай ферма, Последняя ферма. Дальше только тарбаганы и Монголия, а впереди – вся Россия. И тут же подумал, что разногласия это хорошо, очень подозрительно и смахивает на идиотизм, когда разногласий нет вообще…
Впрочем, вся наша прошлая жизнь сохранилась на пленке. Ведь в колхозе работала своя киностудия. И наш замечательный кинооператор Дондок Халзаевич Халзаев, кстати кавалер ордена Александра Невского, снял километры пленки. К 80-летию колхоза надо просто восстановить, отцифровать и создать потрясающий фильм об удивительном прошлом колхоза «Гигант». Показать этот фильм предполагаемым инвесторам, в Министерстве сельского хозяйства России и края, лидерам политических партий, запустить в Интернет, уверен – обязательно найдутся люди, которые пожелает вложить средства на восстановление и развитие хозяйства. То, что было один раз может всегда повториться. Ведь здесь все еще сохраняются лучшие чабанские кадры, династии чабанов, десятилетиями живущие на стоянках.
Колхоз «Гигант» и село Новая Заря должны и могут стать показательным хозяйством и образцовым селом Забайкальского края. О Родине надо думать всегда по большому счету. Иначе зачем живет человек и для чего ему память?

Shestakov

Azarov,
Если будете в Старом Цурухайтуе, то обязательно повстречайтесь с Николаем Константиновичем Пешковым - легендарным председателем местного колхоза с 1975 по 2005 год. Он много порасскажет, тем более захватил "рыночную" экономику.

Azarov

Хорошо. О Пешкове слышал. Надо повстречаться с руководством района и написать книгу о Среднем Приаргунье. Мы же "беременны" Забайкальем. А то получается, что ездят разные люди, просто разоряют бюджеты - "книги" о нас пишут. Да мы сами можем и обязаны...

Всего доброго.

Azarov

НЕРЧИНСКИЕ ЗАВОДЫ

- Посмотри, большой русский начальник, какие камни! Как они блестят на солнце. А какие тяжелые! Это ты ищешь? Они? – говорят на непонятном языке скуластые братья Аранжа и Мани, протягивая затаившему дыхание воеводе Павлу Шульгину увесистые камни…
«Обыскали де они в степи блиско Аргуни реки серебряную и оловянную руды.. И для тех руд Дайкон тайша посылал людей своих с верблюды и велел тое руды привести к себе в улус... Те руды имели на речках на Олтаче, да на Мунгуче, да на Тузяче. И те де речки сошлись устьями... и пали в Аргуню реку, и от Нерчинского де острога до тех речек езды дней с пять».
(Из отписки П. Я. Шульгина Тобольскому воеводе Петру Большому Шереметьеву об открытии серебряных руд близ Аргуни. 1676 г.)
«Пограничный Аргунской острог, деревянный стоячий, мерою тот острог в длину 6 сажень с 1/2 сажени, поперег 4 сажени с аршином, в высоту 2 саж., в стене 2 избы; наряду: пушка медная мерою 2 аршина 4 вершка, весом 8 пуд. 26 гривенок, к ней 120 ядер по 1 и 1/2 гривенки ядро... пушка же медная смерою аршин 15 вершков, вес 7 пуд... две пищали гладкие, 2 знамени, 6 пуд пороху пушечного... пуд свинцу, 7 гривенок фитилю...
Стольник и воевода Петр Мусин-Пушкин.» (Из описания острогов Нерчинского уезда. 1704 г.)
Сегодня любой забайкалец без труда переведет с бурятского названия речек, указанные приказчиком П. Я. Шульгиным: Олтача (Алтача) – Золотая, Мунгача – Серебряная, название третьей речки – Тузяча – русские люди переводят как Оловянная. Но я думаю, что тут переписчики напортачили с транскрипцией. Близко, но неверно. И все-таки не в этом дело. Есть такие речки. И все в одном месте – возле серебряной горы Крестовка, у подножия которой дремлет овеянный легендами, слыша неумолчный звон кандалов и топот казачьих коней, забытый страной Нерчинский Завод, поднявший Русь до империи российской. Золото, серебро и олово – именно то, что и нужно было государю и боярам. Туда, туда – за Большой Камень, Урал-гору, где-то там, по слухам, есть старинные мунгальские копи. Ищите, ищите…
И вот уже ленские воеводы Петр Головин и Матвей Глебов дотошно расспрашивают землепроходца Максима Перфильева, который вернулся из похода на Витим в 1641 году и отписывают царю: «А аманат до Комбайко Пикиевых и иные тунгусы в расспросе ему Максимке (Перфильеву) сказывали, что живет де в верх по Витиму-реке даурский князец именем Ботога с товарищами, а ходу до того князя Ботоги от усть Котомары-реки водным путем по Витиму-реке месяц, а живет де он, Ботога, на Витиме реке на устье Карги-реки, на одном месте улусами, а юрты у того князца Ботоги рубленные и скота де у того князца Ботоги всякого и соболя много и серебро де у него, Ботоги есть, а то де он серебро Ботога и камни покупает на Шилке реке у князца Ловкоя».
Видите, уже и Шилка упомянута. Ватаги устремляются туда, твердо помня наказ: «узнавать доподлино, где тое руду имают». Где? Наверное, надо спросить у местных – брацких людей. Пока расспрашивали, дознавались, пришли к Павлу Шульгину два брата – Аранжа и Мани. Охотники мы, говорят. Слушай, большой русский начальник, есть камни, которые ты ищешь. Слышали мы об этом. Култук называется та гора, и камни на ней сверкают. Ты посмотри, вот они. Чуешь, какие тяжелые!
Разве ведали буряты, люди Дайкон тайши, Аранжа и Мани в далеком 1676 году, что, благодаря их находке, Русь займет шестую часть земли! Горный чиновник начала XVIII века В. де Генин сообщал, что охотники сочли, «что те куски не простые вещи для того, что на них был глянс или сияние, и того ради некоторые куски взяли они с собою». Шульгин слушал братьев, затаив дыхание. Есть серебро! Немедленно надо отправить туда сына боярского Василия Милованова и рудознатца Филиппа Свешникова, а с ними еще десять человек, да четырех брацких. Ах, хороши братья-охотники. Скуластые, быстрые и очень дотошные.
Вот, что написано в деловой переписке того времени об экспедиции Филиппа Свешникова: «Доезжали де они до одной речки, что называют Мунгальские люди и тунгусы Тузячею и Мунгачею речками… и осмотрели де на той речке старых многих плавилен с двадцать и больше, а копано знать из горы и плавлена руда, а какая де руда и какие люди на том месте жили, того де они поведать не могли»… А вот другой документ: «серого каменья, что называют оловянной рудою, два пуда, да желтого каменья - незнатной руды полсемы гривенки, которую имали они около серой руды, да разных земель в пяти узлах фунтов с шесть, которые земли имали они над той же речкою у старых и разных плавилень».
По отчету Филиппа Свешникова тобольский воевода П. Шереметьев отправил царю челобитную: «Доезжали де они до одной речки, что называют мунгальские люди и тунгусы Тузячею и Мунгачею речками, а ехали де они из Нерчинского острогу до той речки пять ден среднею ездою, и осмотрели де на той речке старых многих плавилень с двадцать и больше, и копано знать из горы и плавлена руда, а какая де руда и какие люди на том месте жили, того де они поведать не могли. И по признакам де на том месте Дай Кон-Тайши люди имали руды и с тех же мест (вздлиты и энти) руды, а (там) его Дай Кон-Тайши улусов следы. А серой де руды жила пошла в гору шириною на сажень, да от той же до серой руды сажени с три осмотрели они подкоп великий, и в тот подкоп входили, и в том подкопе были глубокие иные подкопы вниз, и те глубокие подкопы затвержены сланыо и хящем и большим каменьем... А лес, де всякий от того места на горах по каменью в полуверсте и верстах в четырех и в пяти есть».
Известно, не мастер делает дело, но дело кует мастера. Серебра на Руси не было, значит и мастеров серебряных дел было мало. В 1678 году греческие мастера Иван Юрьев и Спиридон Остафьев вместе с русским мастеровым Кузьмой Новгородцевым попробовали произвести опытную плавку руд. И вот что получилось: «шкала де та руда сверху, где бывает свинешная руда, тут де есть и серебряная только де надобно копать глубоко и искать знающими людьми».
Глубоко копать начались только при воеводе И. Е. Власове, который отправил на мунгальские копи людей во главе с Григориев Лоншаковым в 1684 году. Именно эти знающие люди, а с ними и знакомый наш Филипп Свешников, расчистили старые копи и нашли: «в горе в камени (подкопы) в вышину полторы сажени в ширину сажень». Как свидетельствуют документы отряд привез 63 пуда руды, из коих было выплавлено 11 фунтов свинца. Но получить серебро на месте так и не смогли! В 1687 году боярский сын Василий Перфильев часть руды повез в Москву, там рудоплавный мастер Яков Галкин получил из даурского сырья несколько золотников благородного металла. Он еще не знал, что в том же году в Нерчинске служивший в дипломатической миссии Головина рудоплав Лаврентий Нейтор отделил, наконец, от свинца и других примесей чистое серебро!
И Москва откликнулась: в 1689 году из Москвы для строительства по царскому указу сереброплавильного завода на Аргуни прибыл русский мастер Я. Г. Галкин, а с ним еще пять мастеров - Сергей Семенов, Василий Архипов, Никита Плаченный, Яков Нестеров и Леонтий Иванов. Вероятно, они и поставили на горе Култук православный крест. С тех пор, вот уже 320 лет люди называют гору Крестовкой.
Завод же поначалу называли Аргунским. Нерчинским он стал позднее. Блестящий XVIII век был веком Нерчинского Завода, который стал основным поставщиком монетного металла. Был построен Санкт Петербург, выиграна Полтавская битва, Россия стала империей. Царствование и императорство Петра I и половины династии Романовых обеспечил, в частности, и Нерчинский Завод. Земля принадлежала кабинету, то есть была личной собственностью императора.
В этот век Русь серьезно познавала науку общения с другими народами, а также науку государственного устройства. В 1700 году на Аргунь отправили опытного рудознатца, который умел плавить металлы, грека Александра Левандиана. Он осмотрел старые выработки, заложил новую штольню и извлек оттуда 20 пудов руды, поставил новые плавильни – галиды. Но рабский труд никогда не дает серьезных эффектов, за 25 копеек в день никто не хотел работать. Еще через два года воеводам Юрию Богдановичу и Алексею Юрьевичу Бибиковым царь отправил наказ: «…по хлебу и по работникам смотря о том с греком Александром посоветовав те заводы серебряные заводить и руду плавить». Но воля царя так и не была выполнена. Видимо, нерадивые были воеводы.
Но следующий чиновник доказал, что все зависит от воли и ума человека. Им был стольник Петр Саввич Мусин-Пушкин. В 1704 году он сам отправился вместе с Левандианом на Мунгачу и взялся руководить работами, отслеживая все процессы строительства завода.
В сентябре того же года завод был открыт официально. Поначалу работал только в теплое время года, потом – круглогодично. И много лет был единственным в России сереброплавильным заводом став центром огромной и прибыльной для императора и государства территории – Нерчинского горного округа.
300-летие Нерчинского Завода прошло незамеченным. Государство, как и всегда, взяло отсюда все, что требовалось для того времени и напрочь забыло о своих благодетельных месторождениях и людях, предки которых и создали это самое государство. Мы выпустили книгу, в Нерчинский Завод прибыло несколько чиновников из области на уровне заместителей, был банкет. И все. Сегодняшним чиновникам история не нужна, она только во вред их благополучию, но в XVIII веке от русских казаков-первопроходцев требовалось «больше знать местных обычаев, наречий и культур», нежели горнорудного дела.
Вот, что писал лет тридцать назад краевед В. Балабанов: «Посредством расспросов разведчики старались выяснить «какие де люди на итом месте наперед чего живали и городы и всякие заводы заводили». Но этого им выяснить не удалось. Только намного позднее монголы рассказывали штенфервальтеру П. С. Дамесу: «Слышали они от дедов, что некоторый народ жил в тех дистриктах, который имел особливый свой язык и начальников или владетелей, и был у них главный город между Хайл и Гай, где ще в нынешнее время видно старинное разваленное строение... Оной народ начинал войну с другим народом, который около их жил, а от оных совсем раззорен и розгнан, боле же они были несильны».
Я знаком со многими уроженцами и жителями Нерчинского Завода. Дружил и часто спорил с ныне покойным Владимиром Ильичом Макаровым, который работал председателем райисполкома Нерчинско-Заводского района, первым секретарем Ононского райкома партии, первым секретарем Агинского окружкома партии. По-своему, по-мужицки, он был патриотом родной земли. Мне рассказывали, что во время праздничного банкета, в суете и шуме людей, не желающих никого слышать, а тем более понимать, Владимир Ильич в одиночестве читал книгу о своих предках и на его глазах были слезы… О чем он думал и какие картины прошлого оживали в его памяти сквозь туман и пелену времен? Аргунский казак, бывший партийный работник, потомок тех, кто добывал серебро для строительства Санкт Петербурга. За столом шумели люди, за окном томились тополя, текла Алтача, задыхался от бездушья и зноя забытый и нищий Нерчинский Завод…
Вы думаете, что на этом все и закончилось? Конечно, нет. Пока мы живы, мы никогда не оставим эту тему, как и не оставим свою Родину, ее историю и современность, славу ее и величие.
Нас много – уроженцев Забайкалья, в основном выходцы из приграничных деревень. У нас много друзей по всей России и за рубежом. Они, люди разных профессий, различных должностей и званий, пытливо и настойчиво изучают старинные карты и материалы в архивах и музеях. От Санкт Петербурга до Нерчинского Завода. С каждым годом нас становится все больше и больше. Мы уже объединились в Союз Искусств и Клуб краеведов. Мы много лет объединялись и много лет работаем самостоятельно, пробуждая память. И это замечательно.
Вы слышите:
- Посмотри, большой русский начальник, какие камни! Как они блестят на солнце. А какие тяжелые! Это ты ищешь? Они? – говорят на непонятном языке скуластые братья Аранжа и Мани, протягивая затаившему дыхание воеводе Павлу Шульгину увесистые камни.
В маленькой избе спертый дух. За слюдяным оконцем – острог, суетятся казаки, с любопытством смотрят на них пришедшие с братьями буряты.
Толмач быстро переводит, смотрит на воеводу, писаря, братьев. Но воевода все понял и без перевода.
- Они! Где взяли? – благоговейно выдохнул он и взял в трясущиеся от волнения руки камень.
- Там, - махнул рукой один из братьев, - гора есть. Култук называется.
Так началась Россия…

Журнал "Даурия" читать здесь:
http://lib.babr.ru/index.php?book=6712

Elgina_Vera

Azarov
Моё родное село Нерчинский Завод. С Горы Крестовка , видны синеющие вдали китайские горы. Горы громоздятся над селом и мне маленькой казался весь мир в таких горах. Ветшают дома ,ветшает село, бывшее когда то городом ,городом старше Петербурга. Смешались в селе разные народы, живут и предки первых казаков, есть в селе Лончаковы,Паздниковы,Макаровы, Шестаковы, Живут мои родные: брат,племянники неся в себе кровь казаков Ёлгиных и Александровых, переселенцев с Палтавы -Зражевских, каторжанина Панина из Киева. Мало осталось населения в Нерчинском Заводе, а вокруг и вовсе безлюдные деревни , когда-то шумные станицы, рудники, прииски ,посёлки. Спасибо Вам за книгу к 300-летию Нерчинских Заводов.

Azarov

Здравствуйте, Вера!
Наверное, текст книги надо публиковать здесь. Скоро начну.
Спасибо Вам за отклик.

Удач Вам во всем.